Чеченский разлом
Шрифт:
— Фу, какая гадость! Ты говоришь так, будто им восхищаешься.
— Тина, цветок уши моей, — Анзор растрогался, — какая же ты наивная. Ты не представляешь, сколько людей ему откровенно завидует. Он талантливый шулер. Наглец, нахал, приспособленец, но при этом крупный хищник. Из всего, с чем соприкасается, делает деньги.
— Оставь! Судя по тому, что ты рассказал, он не волк. Скорее бактерия…
— Тина, — голос у Анзора мягкий, ласкающий. Когда он так говорил, Тина ощущала приливы тепла и у неё возникали сладостные желания. — Милая, не стоит так говорить. Завтра в любое время он может нагрянуть к нам в гости.
— Ты
— Нет, княгиня, он пригласил сам себя. И отказать ему я не мог. Так что придется тебе распорядиться. Все по высшему разряду. И к шестнадцати часам… нет, к семнадцати, отпусти прислугу. Нам никто не будет нужен. А теперь в постель…
Тина отнеслась к предложению с нескрываемым удовольствием. Но её быстро постигло разочарование. Когда она вернулась из ванной в тонком шелковом пеньюаре, супруг уже лежал в постели. Она легла рядом. Однако в Анзоре отсутствовала обычная пылкость. Правда, он положил ей руку на колена и оттуда провел ладонью к животу, коснулся курчавых мягких волос, на миг задержал на них пальцы, словно раздумывал, что делать дальше. Тина вздохнула. Она знала значение этого жеста. Если бы рука мужа скользнула сверху вниз…
Она не ошиблась.
— Ты знаешь, дорогая, — Анзор громко зевнул. — Давай спать. Я умотался вдрызг. Смерть как хочу спать…
Тина уже давно заметила, что супруг, с головой погрязший в делах, суть которых Тина не всегда могла понять, а он их объяснить даже не пытался, заметно охладел к ней. Это можно было объяснить двумя причинами: либо его выматывали заботы, либо у него на стороне появилась пассия. Тина давно предполагала, что супруг никогда не пропускал возможность поволочиться за новой юбкой, но её предположения не имели серьезных доказательств. Бывало муж возвращался домой, пропахший чужими стойкими духами, иногда она обнаруживала на его пиджаке чужие волосы, но ни то ни другое вещественными доказательствами назвать было нельзя.
— Больше ты ничего не хочешь? — В голосе Тины зазвенела холодная ярость, но в то же время полные губы подрагивали от обиды — вот-вот расплачется.
Анзор пружинисто сел на постели, хлопнул ладонями по голым ляжкам. Хлопок получился звонкий и прозвучал как пощечина.
— Ты…ты… — выкрикнул он, вскочил и отбежал к окну. — Нимфоманка! У тебя от безделья бешенство матки. А у меня…
Тина смотрела на его кривые ноги, на брюшко, переливавшееся через резинку трусов, на волосатую впалую грудь и в ней закипел отвращение, смешанное с презрением. Боже! Она, благородное создание княжеских кровей, отдалась этому торговцу с привокзальной тбилисской площади, пыльной и гамной, подарила ему свою девственность, радовала его огнем своей страстности, возбуждала своими фантазиями, а он… Плебей! Хам! Неотесанный телавский крестьянин!
— Что у тебя?! — выкрикнула Тина и в голосе её уже не было ноток обиды, в нем оставался только напор обвинения. — Что у тебя?! Новая курва, с которой ты успел расплескать остатки своей потенции? Тогда собирай манатки, прясь свою немочь в штаны и вон из этого дома! Вон!
— Тина! — Анзор заорал так выразительно, что она поняла: в таком запале этот плебей может её и убить. Она ударила его больно, ударила в самое чувствительное для грузина место, которым
Она замолчала и легла на спину, натянув одеяло до подбородка.
— Что? — спросила она устало. — Что ты хочешь сказать?
— Я мертвец, Тина…
Весь следующий день Анзор провел под домашним арестом. Вокруг коттеджа, купленного им у муниципальных московских властей, нисколько не маскируясь, прохаживались ребята в черных кожанках. Они периодически менялись: одни уезжали на дорогих иномарках, другие занимали их место. Чтобы не ставить себя в дурацкое положение, Анзор даже не пытался уйти из дома. Телефон, обычно услужливый, не работал.
Ближе к вечеру к дому подкатили два серебристо-голубых «Кадиллака». В сопровождении двух амбалов из одного вышел Бадришвили. Пригибая голову, будто спасаясь от обстрела, он быстрым шагом прошел в дом. В просторном холле, чуть скособочившись, шаркая ногами по дорогому ковру, подошел к хозяйке. Посмотрел снизу вверх. Протянул маленькую холодную и сырую ладошку.
Первым, что пришло в голову Тине — в гости к ним пожаловал садовый гномик. В Германии, где они с мужем купили дом и однажды прожили в нем целый месяц, таких карликовых уродцев бюргеры ставят во дворах на цветочных клумбах. Подозрительно бегающие глаза, нос, загнутый крючком к верхней губе, лысина от лба до макушки…
— Патрик… — гость выдержал паузу, растерянно моргнул и окончил. — Бадришвили.
Говорил он невнятно, будто держал во рту воду и боялся, что она выплеснется наружу.
Тина ослабила пальцы, и его рука выскользнула из её ладони как мокрый обмылок.
Анзор, возвышавшийся за спиной невзрачного гостя, гостеприимно распахнул руки:
— Прошу к столу.
Бадришвили сел рядом с хозяйкой. В какой-то момент его рука опустилась под стол затем коснулась колена Тины и скользнула вверх по её бедру. Липкие, подрагивавшие от возбуждения пальцы легли на его внутреннюю сторону.
Тина напряглась, не зная что делать и как вести себя. Поступи с ней так кто-то другой, во всяком случае не Бадришвили, она не размышляя, плеснула бы в лицо нахалу все, что было в её бокале. Пусть бы утерся. С молодых лет Тина умела постоять за себя и поставить на место зарвавшегося мужика, не задумываясь о последствиях. Однако прожитые годы не прошли даром: жизнь не только старит, но и учит.
Она смотрела на мужа, надеясь что он что-нибудь заметит или хотя бы заподозрит неладное и поможет ей. Но Анзор увлеченно занимался жареным поросенком, обсасывал тонкие молочные косточки.
Бадришвили тем временем не терялся. Коснувшись бедра хозяйки, обтянутого приятным на ощупь плетением дорогих чулков, сжал его и погладил.
Тина бросила умоляющий взгляд на мужа, но Анзор продолжал привычно изображать широкое кавказское гостеприимство, подливал вино в свой фужер, произносил велеречивые тосты, то и дело весело шутил, громко хохотал при шутках, которые отпускал Бадришвили.
Тина стало немного не по себе. Ей даже показалось, что обычная строгость и надменность мужа, которые характеризовали его отношения с другими людьми, в присутствии Бадришвили вдруг слиняли. Анзор делал все, чтобы угодить гостю, и как сформулировала для себя Тина, «перед ним стелился». Это её сперва неприятно задело, потом разозлило.