Чего не было и что было
Шрифт:
Я подчеркиваю: из этой единой общей линии, которую я здесь бегло, случайными чертами, намечаю, может и должно, рождаться самое определенное отношение ко всякому реальному явлению в сложном содержании сегодняшнего дня истории.
Мне скажут, конечно (даже те, кто основную линию нащупает): «Что же это за позиция? Как раз реально-то она и не существует. Вы не с Керенским, не с Милюковым — у них нет адамантового камня непримиримости, что делает тактику их мерцающей, для нас неприемлемой. Вы и не с теми, кто, выражаясь условно, «правее»: им не хватает других краеугольных камней. Где же вы? Просто ни с кем? Просто нигде».
Да, если ограничить поле зрения политическими вождями
Больше: если ограничить время одной данной секундой — я не смогу указать даже на какое-нибудь определившееся течение… ибо и течения такого, вполне определившегося, еще нет. Существуют, однако, признаки, что оно может родиться, и как раз там, где мне, отнюдь не профессионалу, всего естественнее его искать и всего важнее найти: среди общей массы здешних русских людей. В большинстве она пока «беспризорна» (и слава Богу!), политически наивна (воображая, что аполитична) и живет, если угодно, обывательски… до того или другого серьезного момента, когда воочию сливаются «политика» и жизнь, когда нужно сделать «выбор» пути. Тогда выбор делается — не сознательно, лишь по интуиции, но гениальной, а потому выбор всегда верный, тот же, какой был бы сделан и сознательно. Не политические вожди его предсказывают, нет, он делается помимо них, а при случае даже вопреки им.
Так был, например, решен вопрос церковный, недавно ставший перед эмиграцией во всей остроте, и, конечно, в остроте определенно политической.
Две дороги: левая — правая… обе изведанные, исхоженные, утоптанные. Третья, прямая, — глуха. На ней почти никого. Но даже если б не было видимых знаков, обещающих на завтра новых путников, по третьей дороге, выходцев снизу, — кто и когда, из страха одиночества, покидал путь, который один кажется ему прямым и верным?
ОПАСНЫЙ ДЕФЕКТ
В полемике тоже есть «третий путь» или что-то вроде. Линию такого пути я хочу наметить, отвечая г. Талину («Поел. Нов.» от 8 дек.).
Мы с Талиным старые знакомцы. Еще в петербургской газете «День» спорили (и очень по существу). Талину известны правила, положенные некогда в основу моих воскресных собраний в СПБ: это «свобода, равенство и… вежливость». Таких же правил, по-моему, надо держаться и в полемике. А что касается содержания и существа — тут хорошо не отступать за черту общепринятой человеческой логики, не соскальзывать с нее. Иначе спор потеряет общий интерес, да и смысл.
Очень, кроме того, полезно сразу вскрыть центр возражений противника. Иногда этот центр открывает, попутно, и лицо противника, что также не бесполезно.
Центр талинских возражений на мою статью «Третий путь» — вскрывается легко. Ни о каких путях г. Талин собственно не говорит ничего. Обо мне, о моих словах, об отношении к тому или другому вопросу — тоже ничего. Это его не интересует, вернее, не доходит до него.
Он занят фигурами и кое-какими фактами, попавшими в его поле зрения, их обобщает, ими оперирует. Недоволен, главным образом, газетой «Возрождение». Рассуждает так: это не «Последние Новости», где пишутся левые вещи левыми людьми; в «Возрождении» должны писаться правые вещи правыми людьми. Следовательно, статья «Третий путь» — правая и автор ее — правый. А что он там говорит об отрицании сегодняшних представителей обоих направлений — это обычный «маневр» переходников направо. «Все» так.
Если я чего-нибудь не боюсь, то, конечно, обвинений в правизне (как и в левизне): имею, слава Богу, опыт, в результате которого у меня даже интерес к подобным упрекам потерялся. Но ход мыслей Талина интерес имеет, притом и общий, и частный. Попробуем исследовать этот ход.
Чем он обусловлен? Где его исток? Откуда все выводы
А вот откуда: у Талина нет «понятия личности». Прошу взять мои слова в точном смысле; именно понятия личности у Талина нет, а вовсе не самой личности. Напротив, она у него весьма имеется; но, благодаря отсутствию ее понятия (как всякой другой, так и собственной) — она у Талина находится не то> что в загоне, а в состоянии полной беспризорности. Неудивительно, что проявляет себя порой так нежданно и даже противоречиво: проявляет, где может, где ей удастся проскочить.
«Личность» Талина очень талантлива; но дефект сознания, не вмещающего «понятия» ее, то и дело подсекает ей крылья. Этот же самый дефект и роднит, неисцелимо, г. Талина с большевиками. Так роднит, на таких глубинах спаивает, что вопреки всем отречениям (искренним, не сомневаюсь), родство нет-нет да скажется; весьма ощутительно скажется!
Однако не в личности Талина дело. Талин — пример: вот что может получиться, если под «личностью» понимать «индивидуума», «особь», или что-нибудь в этом роде, такое же старенькое, простенькое. Бесконечные пустяки, которые Талин говорит о «солипсизме», — исходят отсюда. Рассуждения о правых и левых лагерях — отсюда же. Но попробуйте вместо «лагерей» сказать «гнезда»: все тотчас же сделается не пустяками, а истинной правдой. Выползла особь из гнезда — и ползет. Конечно, пока ползет, она в одиночестве (солипсизм). Но разве подобает особи быть вне гнезда? В воображеньи Талина умещаются лишь два гнезда: левое и правое. Выползла особь из левого — ясно, значит, что направляется в правое. Лица у особи нет, лицо — все. «Все так», — говорит Талин. Так было — так будет…
Святая правда, — с точки зрения Талина, которому не далось и такое понятие личности, каким ныне обладает большинство его здешних «левых» коллег: святая правда и объективно, если речь идет, скажем, о… муравьях.
Я не надеюсь на себя. Не открыть мне глаз Талину, не вывести из состояния, свойственного в наши дни только людям или примитивного, или извращенного мышления. Если Талину окружающие кажутся муравьями и сам он себе — муравьем, глагол пророка нужен ему, чтобы увидеть себя тем, что он есть, — человеком; и чтобы порвать тесные, — о, мимовольные! — узы, связывающие его с большевиками.
Коснись его такой «глагол», он, конечно, понял бы, в какой плоской плоскости происходила до сих пор его борьба с большевиками, как она, внутренно, алогична. Ведь в чем вся беда, на взгляд Талина? Плохи большевики, плохи — конечно! Они плохо делают дело, отвратительно… но дело-то, само по себе, не плохое? Общие-то принципы (не касаясь деталей) правильны? Отсюда рукой подать до надежды, что большевики «исправятся», или, на худой конец, будут сменены людьми родственными им, в смысле идеологии, только более честными, дельными и верными.
Точных данных не имею, но, по логике, кажется мне, например, что Талин должен придавать большое значение борьбе Троцкого со Сталиным и даже (все по логике) быть скорее на стороне первого. О, конечно, победа Троцкого еще отнюдь не удовлетворила бы г. Талина! Однако в ней (или «через» нее, или «сквозь» нее) он увидел бы, вероятно, какое-то мерцанье лучшего будущего.
Так как на «пророческие глаголы» я не претендую, то сознаюсь: говоря о важнейшем дефекте талинского мышления (об отсутствии понятия «личности» человеческой), я думаю больше о других, нежели о самом Талине. Другие, может быть, поймут, как печален и опасен этот дефект. Простого соображенья достаточно, чтобы увидеть, как он влияет даже на работу в области чисто общественной. С муравьиным идеалом строить общество не из особей, а все-таки из людей — что выйдет? Заранее можно сказать, что не выйдет ни муравьиного гнезда, ни человеческого общества. При слепой удаче, реально выйти из этого может только нечто, довольно страшное: общество «человекообразных».