Чего-то не хватает
Шрифт:
Героиня, издав хриплый вопль, бьётся в объятиях главного героя. Глаза закатились, пальцы царапают простыню, ноги беспорядочно сгибаются и разгибаются.
Плясуньи возле кровати выдают сумасшедшие батманы. Солистка в гуттаперчевом экстазе извивается на полу, показывая высший класс акробатики.
РЕЖИССЁР. Давай финал, Сергуня!
Актёр взвинчивает темп. Но его отточенная техника быстро превращается в хаос. Выплеснув завершающую порцию стонов, он вянет, замирает, виснет на актрисе. Композиция распадается. Оба лежат,
ОНА. В тайгу… В тайгу… РЕЖИССЁР. Стоп, снято.
Два зрителя, облеченные доверием партии, молча потягиваются, разминают кисти рук, хрустят суставами. На их лицах — чувство глубокого удовлетворения.
СЦЕНАРИСТ (разнеженно). Ты мне что-то говорил? Прости, я отвлекался.
ДИРЕКТОР. Ничего особенного. Хотел предупредить, да как-то к слову не пришлось…
СЦЕНАРИСТ. О чём?
ДИРЕКТОР (мстительно). Чтоб ты в руках себя держал, в 1зарт не входил.
СЦЕНАРИСТ. Я всегда держу себя в руках.
ДИРЕКТОР. Вот и хорошо… Взгляни на противоположную стену. Осторожно, как бы невзначай. Осветителя видишь? Теперь метра на два выше, под потолком… Только пальцем не показывай.
СЦЕНАРИСТ. Дырка. И чего? Вентиляционное отверстие, надо полагать.
ДИРЕКТОР. Не дырка, а тайное окошко. Да не пялься туда, мало ли что!.. Видел — шторкой прикрыто? Говорят, к нам сюда наведываются и наблюдают за процессом.
СЦЕНАРИСТ (пугливо). Кто?
ДИРЕКТОР. Ты что, дурак?
СЦЕНАРИСТ. Неужели…
ДИРЕКТОР (пожимает плечами). Есть такая легенда. Хотя… кто знает, легенда ли? Известный кинолюб… и женолюб… вкушает плоды искусства…
СЦЕНАРИСТ. Это шутка? Ты шутишь?
ДИРЕКТОР. Я, Эдик, вроде бы главный в здешних лабиринтах, меня боятся. Я, по идее, должен всё здесь контролировать. Но это видимость, хоть и работаю на того же хозяин, что и ты. Мой уровень — не выше балкончика, где мы стоим. Так что я давно не понимаю, где кончаются шутки и начинаются специальные мероприятия.
СЦЕНАРИСТ. Тихо! По-моему, она… колыхнулась.
ДИРЕКТОР. Кто?
СЦЕНАРИСТ. Шторка…
Тёмные полоски материи, закрывающие отверстие под потолком, и вправду колыхнулись — раз, другой… На балкончике — немая сцена.
Юпитеры погасли, музыка заткнулась. Аппаратура перестала шуметь. Актёры, сидя на кровати, вяло перебирают собранную для них одежду.
— Ну и балет, — говорит актёр, набрасывая на себя клетчатую рубашку.
Актриса встаёт, разглаживая помятое лицо:
— Скотина. От «щетинки» вашей у меня ожог.
— Согласно сценария, — парирует он… и вдруг гогочет, показывая пальцем.
И впрямь смешно. Чулки на коленях у героини вытащились пузырями, как, извините, тренировочные штаны у мужиков. Вспыхнув, актриса поспешно влезает в ночнушку и в пеньюар.
— Урод, бездарь. Будьте вы прокляты. Импотент, рухлядь.
Кстати, причёска, в отличие от сценического костюма, с честью выдержала испытание. Великолепные букли остались нетронутыми, разве что подвинулись чуть, как парик. Всё-таки лак «Прелесть» — хороший лак. Прочный, почти железный…
В декорацию медленно вступает режиссёр. Он задумчив.
— Недурственно, голубки мои. Сделаем ещё дубль, и хватит.
— Как! Ещё дубль?! — Актёр вскакивает, забыв про трусы в руках; стоит в одной рубашке.
Режиссёр мрачнеет:
— Такое чувство, будто в сцене чего-то не хватает. Признаюсь, я шёл утром в павильон с тяжёлым сердцем. И ночью плохо спал, думал… Смотрел вот сейчас на вас, пытался проникнуться чувственной красотою, вами изображаемой, ставил себя на место зрителя… нет, не берет.
— Вероятно, дело в исполнителях? — произносит актёр с опасным спокойствием. — Исполнители не соответствуют уровню режиссуры?
— Вы с Ларой — это вулкан, к вам — никаких претензий… Сделаем паузу часа на два, я обдумаю ситуацию. И повторим.
— Да ты что! — ужасается актёр. — Я целиком выложился!
— Ну, три часа. Восстановишься.
— Чего тебе ещё не хватает? В объектив брызнуть?
— Кстати, свежая идея, — соглашается режиссёр. Складывает пальцы кадриком; прищурившись, смотрит сквозь эту конструкцию, что-то прикидывая в уме. — А попробуем.
— Вот тебе!!! — актёр сопровождает выкрик неприличным жестом. — Дублёра бери! Каскадёра!
— Сергей, прекрати истерику! — кричит в ответ режиссёр. — Будет столько дублей, сколько я скажу! Или ничего не будет — ни кина, ни премии, ни твоего заслуженного звания!
Бунт подавлен. Шваркнув трусами оземь, актёр плюхается обратно на кровать… Режиссёр объявляет всем:
— Благодарю за службу, товарищи! Встречаемся через три часа.
Подлетает актриса — уже полностью одетая (брючный костюм, сумочка, шляпка). — Никитушка, я в буфет, хорошо? Тебя не жду. Говорят, там сосиски дают. Ещё мне Галя обещала палочку копчёной колбасы оставить… (Торопливо стирает грим, глядясь в зеркальце.) Муж возвращается с натуры, а кормить его нечем, стыд и срам…
Изящно махнув на прощание рукой, исчезает.
Помещение быстро пустеет — все прочие персонажи тоже расходятся. С балкончика спускаются высокие гости.
ДИРЕКТОР СТУДИИ. Хватит с меня, я старый человек… Но Ларочка — просто чудо! Будь помоложе, снял бы штаны и полез под софиты.
РЕЖИССЁР. Лично тренировал. А то оставайся, дублёром будешь. Морду оставим за кадром, чтоб девки на улицах на шею не вешались… (Долго, бесконечно долго смеётся. Смех превращается в икоту. Отвернувшись от собеседников, режиссёр вытирает слёзы.) До чего же хреново мне, братцы, если б кто знал…