Чехарда
Шрифт:
— Кто-то сказал: «Человек, который всем нравится, вызывает у меня подозрение!» — успокоил его Виктор Макарович.
— По-моему, неплохой мальчик… Как ты считаешь? — обратился ко мне Димуля.
— Будущий виртуоз! — уверенно сказал я.
— И до сих пор мы с ним незнакомы? — Виктор Макарович с укором взглянул на Диму и Римму, которые на фотографии пели под его управлением. — Забыли меня. Совсем, значит, забыли…
Димулины руки прижались к груди.
— Мы?! Римма все время приводит вас в пример. И сыну и мне. А я привожу
— Представляю, как ваш сын меня ненавидит!
— Вас?! Да мы воспитываем его «по Виктору Макаровичу». Так Римма недавно сказала.
— И какой результат?
— Учится плохо.
— Вот те на!
— А в остальном я доволен. Добрый… Играет на мандолине. Мы его с младенчества музыке обучаем. Сами, домашними средствами… Ведь вы нам внушили, что музыка — радость, а иногда и спасение.
Виктор Макарович снова обратился к фотографии, висевшей на стене:
— Но почему же не привели его?
— Стыдились… В дневнике — тройка на тройке. С математикой очень не ладит.
— Я с ней тоже не ладил, — сказал Виктор Макарович.
— И я с ней не лажу! — с гордостью сообщил я.
— Ты, оказывается, нас слушаешь? — спохватился Виктор Макарович. — Музыкант — это призвание. Он может, в конце концов, позволить себе… А «объявляла» должен успевать по всем дисциплинам.
— Мы ведь знаем, что с тройками в Дом культуры не полагается… — грустно сказал Димуля. — Всегда говорят: «Сначала — отметки, а потом уж кружки!»
— Может быть и наоборот… Не при Мишеньке будь сказано! — возразил Виктор Макарович.
— Мы сходили к директору Дома. Так, для очистки совести…
— К Дирдому? — воскликнул я.
— У него такое прозвище? — почему-то обрадовался Димуля. — Он нам решительно отказал.
— На каком основании? — спросил Виктор Макарович.
— Мы, говорит, должны думать о репутации Дома культуры. О его лице!
— Тут бы вы ко мне и зашли!
— Постыдились мы… Подошли к Малому залу, в щелочку поглядели. Все как прежде… И Маргарита Васильевна за роялем. Римма заплакала — и пошли домой.
— Как же так? Как же так? — допытывался Виктор Макарович у фотографии на стене.
— А через три дня Римма в больницу слегла. И это тоже на Володьку списали.
— Кто списал?
— Так получилось… Он двойку за контрольную по алгебре получил. Ну, Римма покричала на него. Как полагается… А слышимость у нас в доме прекрасная! Сосед один за стеной живет…
— Знаю его, — вставил я.
— Он на следующий день утром сказал: «Таких, как ваш сын, в газетах трудными детьми называют». А вечером с Риммой приступ случился… Не из-за Володьки, конечно. Но приписали ему! Он с сумками по двору идет, а ему вслед: «Сперва уложил, а теперь беспокоится!» Если что-нибудь случается, говорят: «Из компании Мандолины!» Разве он может отвечать за всех… которые вокруг него собираются? Как-то обидно…
Когда мы вышли на улицу, Виктор Макарович попросил меня проводить его.
Но
— Удивительно! Постыдились… Будто я их в певцы готовил. Люди хорошие получились — и замечательно! Получились хорошие люди?
— Получились, — ответил я.
Но он задал вопрос самому себе и на мой ответ не обратил никакого внимания.
— Человек с тройками не должен петь! Надо же до такого додуматься… Не справился с алгеброй — бросай мандолину. Где тут логика?
— Нету логики, — тихо ответил я.
— И почему все думают, что я готовлю певцов? Гриша Дубовцев стал начальником конструкторского бюро, заслуженным деятелем науки. А сообщает об этом так, будто извиняется, что стал заслуженным деятелем, а не заслуженным артистом республики. Хотя один из моих учеников все-таки и в заслуженные артисты пробился… Горжусь!
Виктор Макарович остановился и воскликнул:
— Прекрасно, Мишенька! Я знаю, что надо делать.
— Что? — спросил я.
— Мы выпустим Володю в наших отчетных концертах. Пусть это будет сюрпризом!
— Для Дирдома?
— И для него тоже! Представь себе… «Дунайские волны»! Или, допустим, гурилевский «Колокольчик»… Исполняют мандолина и хор… Великолепно! Ведь тембр мандолины, Мишенька близок к детскому голосу. Особенно в среднем регистре. Та-ак… — Виктор Макарович ничего не откладывал в долгий ящик… — Вернемся обратно! И сообщим…
— Я могу сам зайти.
— Нет, я должен сделать официальное приглашение! Мы побежали обратно.
4
Трудно было определить, кто готовится к отчетным концертам — я или мама.
Мама вслух произносила фамилии композиторов и названия песен, стараясь подсказать мне, как они должны прозвучать со сцены.
Она заставляла меня по вечерам пить валерьяновый чай, чтобы я хорошо спал и вообще привел в порядок свою нервную систему.
— Ни один годовой бухгалтерский отчет не стоил мне такого напряжения, как отчеты вашего хора! — говорила мама. И тоже пила этот чай.
О предстоящих концертах мама регулярно напоминала всем нашим знакомым. И если оказывалось, что кто-то болен или уезжает в командировку, она очень расстраивалась.
Возле телефона лежал разделенный надвое красной чертой лист бумаги. В одной графе значилось — «Дети», в другой — «Взрослые». Мама записывала имена всех, кого следовало пригласить на утренник и на вечерний концерт.
— Подведем баланс! — заявляла она. — Практически я включила всех!
А через минуту она бежала дополнять список новыми именами. Из-за этого маме приходилось то и дело обращаться к администратору Дома культуры, который распределял пригласительные билеты.
Собираясь наполовину заполнить зал своими знакомыми, мама тем не менее предупреждала: