Чехов и его литературное окружение
Шрифт:
У Чехова, как и у его героев, взгляд на "мелочи жизни" иной. "Вы вот улыбаетесь! По-вашему, все это мелочи, пустяки, но поймите же, что этих мелочей так много, что из них сложилась вся жизнь, как из песчинок гора!" — говорит герой рассказа "Неприятность" доктор Овчинников (7, 154), один из характерных экземпляров чеховского "среднего" человека.
"Средний" человек и у Чехова и у Щедрина принадлежит одной исторической эпохе. Но в каждом из двух художественных миров ему отведены разные роли. Основная черта "среднего человека" Щедрина — "инстинкт самосохранения", делающий его косной силой истории. "Простец" в щедринских "Мелочах жизни" — это субъект развития истории,
В произведениях второй половины 80-х годов Чехов целиком погрузился в исследование путей, возможностей, заблуждений таких героев. Самостоятельными объектами анализа в его произведениях становятся познавательная деятельность человека, его представления о мире и определяемое ими поведение: попытки героя "ориентироваться в жизни", "разобрать" что-то "на этом свете" и отрицательный результат этих попыток, их неудача; чаще всего в итоге — человек разбит жизнью "на манер тысячепудового камня" (об этом Чехов писал Д. В. Григоровичу, делясь с ним замыслом продолжения повести "Степь", — П 2, 190).
Исторический оптимизм Щедрина явственно прозвучал в эти годы в сказке "Ворон-челобитчик": "Посмотри кругом — везде рознь, везде свара; никто не может настоящим образом определить, куда и зачем он идет… Оттого каждый и ссылается на свою личную правду. Но придет время, [27] рассеются как дым [28] все мелкие "личные правды". Объявится настоящая, единая и для всех обязательная Правда; придет и весь мир осияет".
27
…
28
…
Поколению Чехова обрести исторический оптимизм было несравненно сложнее. "Никто не знает настоящей правды" (7, 453, 455), — эта истина ясна и героям Чехова, и самому автору. "Ничего не разберешь на этом свете" (7, 140), — к такому выводу приходит чеховский современник. Но для человека в чеховском мире обязательно стремление "разобраться" в той "каше, какую из себя представляет обыденная жизнь, в путанице всех мелочей, из которых сотканы человеческие отношения" (10, 82). Герои рассказов, повестей Чехова — это люди "в поисках за настоящей правдой".
Обратившись к исследованию природы идей, взглядов и мнений, к проверке их истинности, к "знанию в области мысли" (П 2, 281), Чехов оказался свободен от слабостей просветительского воззрения на ход истории. Бесстрашное и последовательное разрушение иллюзий при ясно ощущаемой в его произведениях вере в реальность "настоящей правды", придает его творчеству второй половины 80-х годов важное общественное звучание, делает его адекватным самому духу эпохи "мысли и разума". Здесь же и истоки общечеловеческой универсальности, общепонятности, общезначимости творчества Чехова.
Такая концептуальность чеховского творчества, "представление мира", отразившиеся в произведениях писателя, выделяют его в ряду современников, которые так же, как и он, разрабатывали "новую
Чехов высоко ценил в своих литературных собратьях способность к изображению бытия современного человека. Он одобрительно отозвался, например, о книге рассказов А. Н. Маслова (Бежецкого), в котором видел так не хватавшего русской литературе бытописателя военной среды. Он ценил бытовую наблюдательность, соединенную с теплотой отношения к героям, в произведениях Леонтьева (Щеглова). Он пытался вывести брата, А. П. Чехова, с избитых путей "осколочной" юмористики к созданию произведений о живых современных людях…
Произведения самого Чехова служили камертоном для его литературных спутников. Подобная роль принадлежала прежде всего его "субботникам" — рассказам, помещавшимся в "Новом времени" по субботам, начиная с 1886 года. Этими рассказами, публикуемыми в самой распространенной русской газете, Чехов не только "поднял в Питере переполох" (П 1, 242) и быстро завоевал всероссийскую славу, но и породил целую школу подражателей. По типу чеховских "субботников" стали писать и авторы, разрабатывавшие бытовую тему раньше Чехова (И. Ясинский) и уже приобретшие известность в иных жанрах (В. Тихонов), и начинающие писатели, которым Чехов помогал входить в литературу (Е. Шаврова), и откровенные эпигоны Чехова (Н. Ежов). К концу 80-х годов искусством изображать "жизнь как она есть", создавая в краткой форме живые этюды и зарисовки действительности, вслед за Чеховым и одновременно с ним овладела целая группа писателей.
"Средний" человек, погруженный в обыденную жизнь, не только вошел как основное действующее лицо в произведения писателей-восьмидесятников. Это был и основной адресат, потребитель новейшей беллетристики, шедшей к нему в основном со страниц газеты. Газета, адресованная массовому читателю, "улице", становилась законодателем и проводником новой для России городской культуры. "Я признаю, — писал Щедрин в "Письмах к тетеньке", — что в современной русской литературе на первом плане должна стоять газета…"
Когда заходит речь о сотрудничестве Чехова в "малой" — журнальной и газетной — прессе, нередко подчеркивается губительность условий, к которым ему приходилось приспосабливаться и которым сопротивлялся его талант. Но до определенного момента работа для газеты играла сложную и не только отрицательную роль в формировании чеховского метода, она бесспорно вносила в этот метод многие существенные для него особенности, способствовала становлению новых форм в русской беллетристике. Новые приемы в прозе, новая поэтика во многом были связаны с вкусами нового читателя, с изменившимися способами обращения к нему.
То, что сейчас порой кажется присущим творчеству одного Чехова и составляющим его своеобразие, в немалой мере можно найти и в произведениях его современников. Отделить Чехова от них, выяснив, в чем заключена его истинная самобытность, — значит отграничить творчество Чехова и от многого враждебного ему в литературе, в первую очередь от натурализма.
Современная Чехову критика едва ли не основной особенностью чеховского письма называла случайность. Случайность видели в выборе сюжетов, группировке персонажей и событий, в подборе деталей и подробностей. Но в случайности критики 80-х годов видели не только специфику чеховской поэтики, а самую заметную черту всей современной Чехову литературы. Тем самым русская критика переносила одно из основных понятий натуралистической поэтики в характеристику произведений молодого поколения беллетристов, в первую очередь Чехова.