Чехов Том пятый
Шрифт:
Минуты две прошло в молчании…
– Извините меня, Павел Иваныч, - начал Митя, - но я просил бы вас оставить меня одного… Я обдумываю кандидатское сочинение, и… и присутствие кого бы то ни было мне мешает…
– А ты ступай куда-нибудь на темную аллейку… - кротко заметил Павел Иваныч.– На свежем воздухе легче думать, да и… того - мне хотелось бы тут на скамье соснуть… Здесь не так жарко…
– Вам спать, а мне сочинение обдумывать… - проворчал Митя.– Сочинение важней…
Опять наступило молчание… Павел Иваныч, который дал уже волю
– Ну, я прошу тебя, Митя! Ты моложе меня и должен уважить… Я болен и… и хочу спать… Уйди!
– Это эгоизм… Почему непременно вам здесь быть, а не мне? Из принципа не выйду…
– Ну, прошу! Пусть я эгоист, деспот, глупец… но я прошу тебя! Раз в жизни прошу! Уважь!
Митя покрутил головой…
«Какая скотина… - подумал Павел Иваныч.– Ведь при нем не состоится рандеву! При нем нельзя!»
– Послушай, Митя, - сказал он, - я прошу тебя в последний раз… Докажи, что ты умный, гуманный и образованный человек!
– Не понимаю, чего вы пристаете… - пожал плечами Митя.– Сказал: не выйду, ну, и не выйду. Из принципа здесь останусь…
В это время вдруг в беседку заглянуло женское лицо с вздернутым носиком…
Увидев Митю и Павла Иваныча, оно нахмурилось и исчезло…
«Ушла!– подумал Павел Иваныч, со злобой глядя на Митю.– Увидала этого подлеца и ушла! Все дело пропало!»
Подождав еще немного, Выходцев встал, надел шляпу и сказал:
– Скотина ты, подлец и мерзавец! Да! Скотина! Подло и… и глупо! Между нами все кончено!
– Очень рад!– проворчал Митя, тоже вставая и надевая шляпу.– Знайте, что вы сейчас вашим присутствием сделали мне такую пакость, какой я вам до самой смерти не прощу!
Павел Иваныч вышел из беседки и, не помня себя от злости, быстро зашагал к своей даче… Его не успокоил и вид стола, сервированного для ужина.
«Раз в жизни представился случай, - волновался он, - и то помешали! Теперь она оскорблена… убита!»
За ужином Павел Иваныч и Митя глядели в свои тарелки и угрюмо молчали… Оба всей душой ненавидели друг друга.
– Ты чего это улыбаешься?– набросился Павел Иваныч на жену.– Только одни дуры без причины смеются!
Жена поглядела на сердитое лицо мужа и прыснула…
– Что это за письмо получил ты сегодня утром?– спросила она.
– Я?.. Я никакого… - сконфузился Павел Иваныч.– Выдумываешь… воображение…
– Ну да, рассказывай! Признайся, получил! Ведь это письмо я тебе послала! Честное слово, я! Ха-ха! Павел Иваныч побагровел и нагнулся к тарелке.
– Глупые шутки, - проворчал он.
– Но что же делать! Сам ты посуди… Нам нужно было сегодня полы помыть, а как вас выжить из дому? Только таким способом и выживешь… Но ты не сердись, глупый… Чтобы тебе в беседке скучно не показалось, ведь я и Мите такое же письмо послала! Митя, ты был в беседке?
Митя ухмыльнулся и перестал глядеть с ненавистью на своего соперника.
ОТ НЕЧЕГО ДЕЛАТЬ
(ДАЧНЫЙНиколай Андреевич Капитонов, нотариус, пообедал, выкурил сигару и отправился к себе в спальную отдыхать. Он лег, укрылся от комаров кисеей и закрыл глаза, но уснуть не сумел. Лук, съеденный им вместе с окрошкой, поднял в нем такую изжогу, что о сне и думать нельзя было.
«Нет, не уснуть мне сегодня, - решил он, раз пять перевернувшись с боку на бок.– Стану газеты читать».
Николай Андреич встал с постели, набросил на себя халат и в одних чулках, без туфель, пошел к себе в кабинет за газетами. Он и не предчувствовал, что в кабинете ожидало его зрелище, которое было гораздо интереснее изжоги и газет!
Когда он переступил порог кабинета, перед его глазами открылась картина: на бархатной кушетке, спустив ноги на скамеечку, полулежала его жена, Анна Семеновна, дама тридцати трех лет; поза ее, небрежная и томная, походила на ту позу, в какой обыкновенно рисуется Клеопатра египетская, отравляющая себя змеями. У ее изголовья, на одном колене, стоял репетитор Капитоновых, студент-техник 1-го курса, Ваня Щупальцев, розовый, безусый мальчик лет 19 - 20. Смысл этой «живой» картины нетрудно было понять: перед самым входом нотариуса уста барыни и юноши слились в продолжительный, томительно-жгучий поцелуй.
Николай Андреевич остановился как вкопанный, притаил дыхание и стал ждать, что дальше будет, но не вытерпел и кашлянул. Техник оглянулся на кашель и, увидев нотариуса, отупел на мгновение, потом же вспыхнул, вскочил и выбежал из кабинета. Анна Семеновна смутилась.
– Пре-екрасно! Мило!– начал муж, кланяясь и расставляя руки.– Поздравляю! Мило и великолепно!
– С вашей стороны тоже мило… подслушивать!– пробормотала Анна Семеновна, стараясь оправиться.
– Merci! Чудно!– продолжал нотариус, широко ухмыляясь.– Так все это, мамочка, хорошо, что я готов сто рублей дать, чтобы еще раз поглядеть.
– Вовсе ничего не было… Это вам так показалось… Глупо даже…
– Ну да, а целовался кто?
– Целовались - да, а больше… не понимаю даже, откуда ты выдумал.
Николай Андреевич насмешливо поглядел на смущенное лицо жены и покачал головой.
– Свеженьких огурчиков на старости лет захотелось!– заговорил он певучим голосом.– Надоела белужина, так вот к сардинкам потянуло. Ах ты, бесстыдница! Впрочем, что ж? Бальзаковский возраст! Ничего не поделаешь с этим возрастом! Понимаю! Понимаю и сочувствую!
Николай Андреевич сел у окна и забарабанил пальцами по подоконнику.
– И впредь продолжайте… - зевнул он.
– Глупо!– сказала Анна Семеновна.
– Черт знает какая жара! Велела бы ты лимонаду купить, что ли. Так-то, сударыня. Понимаю и сочувствую. Все эти поцелуи, ахи да вздохи - фуй, изжога!– все это хорошо и великолепно, только не следовало бы, матушка, мальчика смущать. Да-с. Мальчик добрый, хороший… светлая голова и достоин лучшей участи. Пощадить бы его следовало.