Чекан для воеводы (сборник)
Шрифт:
Изрядно выпив и закусив, граф Алехан и бригадир Грейг направились в графский кабинет, при этом Орлов покровительственно похлопывал бригадира по плечу и называл его только по отчеству.
— Карлыч, ты у меня теперь среди первейших будешь. Потому и жду от тебя честного и правдивого рассказа о командире твоем Спиридове. Правду ли говорят, что он очень скуп и из-за этого взял себе в услужение только семерых денщиков, хотя ему по статусу вдвое больше иметь полагается?
— Сие верно, — пьяно кивнул Грейг, качаясь так, будто шел по палубе во время шторма. Он, оправдываясь,
— А как Спиридов воспринимает мое верховное руководство флотом? Небось скулит, жалуется всем и каждому на немилость императрицы? — снова вопросил с подковыркой Орлов.
— Печалится адмирал, это верно, но…
— Что «но»?.. Договаривай, раз начал, — напрягся граф.
— Готов, как и я, честно служить под вашим руководством! — встав смирно, отрапортовал бригадир, но не устояв на ногах, чуть не упал, схватившись за стену.
— Ну это ты, Карлыч, верно врешь. Не может того быть… Хотя поглядим, время терпит. Где, говоришь, стоят основные силы моего флота?
— На Минорке, ваше сиятельство, у крепости Порт-Магон.
— Знаю такую. Это же британская крепость… Тебе, Карлыч, как природному англичанину, должно быть хорошо известны тамошние начальники…
— Кое с кем лично знаком, — кивнул бригадир.
— Как они там настроены на то, чтобы всемерно помогать моему… флоту русскому?
— Союзнический долг велит… — начал было отвечать Грейг, но граф его остановил.
— Ладно. Об этом после, а сейчас выпьем еще за успех нашего дела.
— Вот за это я и люблю русских! — обрадовался Грейг, любивший выпить.
В кабинете бригадир хорошо угостился бургундским и окончательно окосел.
— Собираюсь, Карлыч, послать в этот самый Порт-Магон своего братика Федю с важными инструкциями Спиридову. У тебя корабль для моего братика готов?
— Нет, — помотал головой бригадир.
— Что такое? — удивился граф, собираясь рассердится. — Для братика моего, Феди?..
— Все наши корабли нуждаются в ремонте и пополнении припасов. Но на рассвете на Минорку отчалит британская бригантина «Король Карл»… На ней можно добраться туда без помех.
— «Карл», говоришь, Карлыч? — хмыкнул Алехан. — Пусть будет «Карл». Братик мой на «Карле» отправится…
— Одно место на бригантине я исхлопочу, — пообещал Грейг.
— Два места! — показал два пальца Орлов. — С братиком отправится мой личный гусар Громов, у которого будут особые поручения…
Вернувшись к бражничавшим офицерам, граф Орлов еще раз поздравил всех с удачным плаванием, а затем отозвал в сторонку Федора и Петра.
— Не слишком усердствуйте в выпивке, — преду-предил их. — Утром вам отправляться в море, на Минорку, с моими распоряжениями. И чтобы были, как стеклышко…
— Не сумлевайся, братик, — сказал Федор, еще не успевший хватить лишку. — Сделаем так, как скажешь…
Гулянка продолжалась до поздней ночи. Когда же полуживых гостей разводили по экипажам, граф уединился в кабинете и принялся сочинять отчет Екатерине Второй, в котором постарался всемерно опорочить адмирала Спиридова. «Это не флот, а трухлявые щепки, — писал
Граф исписал десяток листов бумаги, изложив все свои претензии и недовольства, но тут его рассеянный взгляд уперся в стену, где воочию он увидел большую старую икону святителя Николая Мирликийского. И будто что-то ударило его по сердцу, в горле застрял комок и сами собой полились слезы. Перед внутренним взором Орлова в этот миг прошли детские годы святого Николая, о которых ему рассказывала матушка Лукерья Ивановна, хорошо знавшая житие святителя. Увидел он будто наяву благостные лица родителей Николая чудотворца — Феофана и Нонны, живших в городе Патархе, что в нынешней Анатолии, радостно взиравшие на младенца Николая, имя которого значило «победитель народа», который три часа кряду самостоятельно простоял на своих слабеньких детских ножках в крещенской купели… А еще будущий святой кормился материнским молоком только из правой груди, отказываясь от молока по средам и пятницам… Когда подрос, то сам по слогам назвал имя своего будущего учителя… На женщин не глядел, считая, что один взгляд на них уже греховен…
И стыдно стало Орлову за свое ругательное письмо и сжег он его листок за листком на свечном огне.
Потом он написал более короткое и взвешенное письмо, в котором все же не уберегся от соблазна и приписал такие строки: «Признаюсь чистосердечно, увидя столь много дурных обстоятельств в оной службе, так великое упущение, незнание и нерадение офицерское и лень, неопрятность всех людей морских, волосы дыбом поднялись, а сердце кровью облилось. Командиры не устыдились укрывать недостки и замазывать гнилое красками… Признаться должно, что если бы все службы были в таком порядке и незнании, как эта морская, то беднейшее было бы наше отечество…»
Закончив работу, он встал из-за стола, подошел к иконе, чтобы вознести благодарственную молитву святителю, на на вместо нее на стене обнаружил пустое место…
«На сегодня хватит, — сказал граф себе. — Пора немного отдохнуть…»
Но перед тем, как лечь спать, граф Орлов успел еще проводить на бригантину Федора и Петра Громова, снабдив их соответствеными документами и инструкциями.
Дела заворачивались крутые и потому граф Орлов строго-настрого запретил брату и гусару «пьянствовать на Минорке по чем зря»…
XXI
Маркиз Фернан Дитонни расслабленно возлежал на оттоманке, покуривая кальян и размышляя о том, как расплатиться с кредиторами до поры до времени не докучавших ему требованиями о возврате долгов. «Ну уж теперь-то они просто осатанеют, — думал маркиз. — Пока я занимал пост префекта полиции все выражали желание дать мне в долг, теперь же, когда я лишился этого весьма выгодного поста, всякий прощелыга будет домогаться возврата долга от меня, как от самого заурядного простолюдина…»