Чекисты Рассказывают...

Коллектив авторов

— Заткнись, щенок! — крикнул староста на мальчишку.

Но тот, словно не слышал старика, продолжал читать

все громче и торопливее. Тогда предатель кинулся к офицеру, коснулся его локтя, зашептал:

— Ваше благородие, да это ж крамола!

Оккупант повернулся к старосте.

— Молчать, старри дуррак! — рявкнул гитлеровец, краснея. Осененный какой-то мыслью, он криво усмехнулся: — Кто это сделать? Ты или партизан, котори сгорел там?

Лицо старосты стало покрываться пепельной бледностью. Он отшатнулся от гитлеровца, сгорбился.

Он хорошо помнил, что ночью, когда уезжал за карателями, на двери его избы этого документа не было. «Неужто они ушли?..» От этой мысли предателю стало страшно. Он охнул, потер лоб дрожавшей рукой.

Офицер шагнул к старосте, схватил его за сивую бороду, сильно дернул. А мальчишка продолжал читать:

— «Партизаны и партизанки! Усилить партизанскую войну в тылу немецких захватчиков, разрушать средства связи и транспорта врага, уничтожать штабы и технику врага, не жалеть патронов против угнетателей нашей Родины! Под непобедимым знаменем великого Ленина вперед, к победе! Народный комиссар обороны И. Сталин».

Мальчишка блеснул глазами, спрыгнул с крыльца.

— Хальт! Цурюк! — крикнул офицер и ткнул пальцем в нижнее поле листовки, где красным карандашом было жирно написано: «Берегись, Иуда! Мы еще вернемся! Партизаны, которых ты выдал фашистам».

Немец побагровел, приблизился к старосте, прошипел ему прямо в лицо:

— О-о-о! Они будут вернуться! О-о-о! Они быстро вернуться и обязательно будут вам сделать вот это!

Оккупант провел пальцем по горлу старосты. Тот громко икнул и невольно отступил. Крестьяне, затаив дыхание, слушали гитлеровца. Они перестали тушить пожар и с нескрываемым интересом наблюдали за офицером и старостой. Вот староста шагнул к крыльцу, вырвал у мальчика листовку, разорвал и швырнул обрывки в лица толпившихся у крыльца людей.

— А-а-ах! — выдохнула толпа и волной кинулась к крыльцу.

— О-о-о! Руссише швайне! — крикнул немец и сильным ударом сбил старосту с ног.

Предатель скатился по ступенькам крыльца под ноги смолкших крестьян.

К избе подвели двух огромных овчарок. Псы жадно обнюхали крыльцо. И, заскулив, стали рваться go двора.

— Форвертс! — крикнул офицер.

Окрепший утренний ветерок раздул потушенный было пожар, и он занялся с новой силой. Крестьяне разобрали инструменты, стали расходиться по домам. Ни одного куска документа, разорванного старостой, на дворе не осталось. Оглушенный карателем предатель попытался было подняться, во ноги не слушались; он, охнув, упал на спину, широко разбросав длинные ноги в новых красноармейских сапогах, и затих.

Уже рассвело, а партизаны все шагали, стараясь подальше уйти от деревни. Они остановились только перед болотом, устроили дневку на пологом берегу под густой березкой. Маркин и Правдин с длинными шестами пошли на болото. Прыгая с кочки на кочку, прощупывали дно и отмечали тропу вешками. Андреев разжег костер, подвесил над ним котелок с водой. Сырой валежник упорно не хотел загораться, трещал и дымил. Андреев усиленно дул на него, кашляя от дыма, ругался.

—

Эй, сестра милосердия, не копти небо, — бурчал Щербаков, отворачиваясь от едкого дыма.

Андреев, не обращая на него внимания, продолжал трудиться у костра. Ему надо было побыстрее вскипятить воду, чтобы напоить раненого. Галушкин, внимательно осмотрев местность вокруг непредвиденного бивуака, послал Щербакова подежурить у дороги, а Головенкову приказал нарезать еловых ветвей и настелить их вокруг костра. Он решил дать ребятам отдохнуть, прежде чем идти через болото.

Уходя из отряда, партизаны захватили с собой несколько противопехотных мин, усиленных добавочными зарядами тола. При необходимости эти мины можно было успешно использовать, что они уже и сделали, покидая сарай предателя. Теперь Галушкин решил проверить оставшуюся партизанскую артиллерию. Он достал из мешка два зеленых квадратных ящичка — мины, внимательно осмотрел часовые замыкатели.

Вскоре Головенков притащил огромную охапку веток. С болота возвратились Маркин и Правдин. Оказалось, что только метров сто можно пройти по твердым кочкам, а дальше надо брести по воде или жидкой грязи. Андреев подбросил в костер еще охапку хвороста. Костер задымил, затрещал, но на этот раз пламя быстро прорвалось через хворост и жадно потянулось вверх, обжигая молодые листочки березы. Маркин и Правдин придвинулись поближе к огню, наслаждаясь теплом. Глаза слипались. Обсохнув немного, Маркин стянул сапоги и повесил их на воткнутые перед костром палки.

— Ты что это, Паша? Не думаешь ли, как Иисус Христос, босиком через болото топать? — засмеялся Правдин.

Маркин даже не посмотрел в его сторону, а занялся портянками.

— Паша, я знаю, что у тебя ангельская душа, но с боженькой тебе вое равно не сравняться, — не отставал Правдин.

Маркин вытянул грязные, истертые в кровь ноги.

— Посмотри-ка, чем я хуже твоего Иисуса Христа? Знаешь, Витя, хочется хоть минуту почувствовать, что ноги сухие и в тепле.

— Правильно, Паша, цивилизация дело великое. За нее боролось не одно поколение передовых людей.

Андреев хмыкнул, косо глянул на Маркина, пробасил:

— Ох и нежная у тебя, Пашка, натура. Смотри, «цивилизатор», как бы тебе не остаться без сапог. Нагрянут фрицы — запрыгаешь, как заяц.

— Нет, Леха, пусть хоть сотня фрицев на меня прут, а сапоги я им не отдам.

— Дело твое, а по-моему, лучше б тебе не разуваться. Грейся, а то еще зачихаешь. Возись тогда с тобой.

Николай зашевелился на носилках, попросил пить. Всю дорогу от деревни до болота он молчал. Только изредка стонал. Андреев пошел к носилкам, дал ему попить. Раненый успокоился.

— А вообще-то, Паша, Леха прав. Подумай, — сказал Правдин и повернулся к носилкам. — Ну, Коля, как дела?

Рыжов рассматривал что-то в траве у носилок. Облизав потрескавшиеся губы, вздохнул.

— Какие дела? Горю весь… Витя, посмотри, какие они, — сказал Рыжов.

Правдин нагнулся, но ничего не увидел.