Чекисты
Шрифт:
Его успокаивали, но он стоял на своем:
— Все равно допытаюсь, что с ними произошло…Николай Иванович засел за свой первый отчет о
походе в тыл противника.
И командованию Ленинградского фронта, которое интересовалось обстановкой на Сойкинском полуострове, было направлено сообщение:
«На Сойкинском полуострове круговая оборона. Оборону от деревни Пейпия до Усть-Луги возглавляет капитан морской службы Хоншильд. Его штаб находится в деревне Ловколово, в средней школе. Охрана штаба около 70 человек. В Котлах — окружная военная комендатура во главе с
Когда Николай Иванович отдыхал на тихой улочке в Ораниенбауме, к нему приехал чекист Завьялов с молодой курносой девушкой. Из-под шапки у нее выбивались вьющиеся волосы, под ватником виднелись сине-белые полоски морской тельняшки.
— Знакомьтесь, — сказал Иван Федорович, — это Люба Колмакова, о которой я вам уже говорил. Будете работать вместе. Вы оба в этих делах люди бывалые.
Савельев уже был наслышан об этой удивительной девушке.
С первых дней войны восемнадцатилетняя Люба связала свою судьбу с разведкой. Сразу же после окончания Петергофской средней школы она пришла в одну из воинских частей Балтийского флота и стала работать там в библиотеке. Но в библиотекаршах проходила недолго: неожиданно попросилась в разведку.
Ей поверили и не ошиблись.
Хорошо зная местность, Люба после соответствующей подготовки дважды переходила линию фронта, добывала в тылу противника ценные сведения и возвращалась обратно. Девушка за смелость и боевой задор стала всеобщей любимицей.
И вот их пути пересеклись.
— Откуда у тебя такое бесстрашие? — не раз спрашивал потом Любу разведчик Савельев. А она смотрела на него ясными глазами и отвечала:
— Не вы первый спрашиваете об этом. Да, в тылу противника бывает страшно, порой даже жуть берет, мурашки по телу бегают: ведь враги рядом. Страшно и ночью одной в лесу. Но кому-то надо делать это дело, не так ли? Не я, так другая пойдет. И тоже, если нужно, одна.
— Нет, Любаша, теперь пойдем вдвоем!
— Значит, будет легче! — улыбнулась Люба.
Ах, молодость, молодость! «Вдвоем легче…» Какое там! Двое — значит, и задание на двоих. А ночные переходы по болотам? А многочасовые наблюдения за врагом? Лежишь в снегу, ни кашлянуть, ни встать, ни размяться.
Впрочем, хорошо, что не сказал об этом Любе: оказалась она выносливой девчонкой.
Теплой июльской ночью от ораниенбаумского причала отошел военный катер. В его каюте находились Николай Иванович Савельев и Люба Колмакова. Через несколько часов приблизились к берегу, занятому фашистами. Разведчики по мелководью дошли до берега и скрылись в лесу.
Уже на следующую ночь они были в деревне Красная Горка у старого рыбака. На столе вскоре появилась вареная картошка.
— Садись, Николаха. И вы, девушка, ешьте и не разговаривайте. Поговорим потом.
Когда разведчики поели, Люба присела в сторонку. Глаза у нее явно слипались.
— Залезай-ка,
Через несколько минут Люба уже спала крепким сном.
Когда мужчины остались вдвоем, Василий Трофимович первым начал разговор.
— Осторожней будьте. Лютуют каратели: наезжают в деревни, производят обыски, арестовывают.
— Слышал об этом. Сам-то ты как живешь?
— У матери был? — вместо ответа спросил Василий Трофимович.
— Нет, а что с ней? — насторожился Савельев.
— Кто-то донес, что ты с партизанами в лесу. Весь твой дом переворошили. Старуху били, угрожали расстрелять, требовали сказать, когда ты появишься в наших краях.
Савельев помрачнел, задумался…
— А это что за девчонка с тобой? — спросил Василий Трофимович.
— Напарница моя…
— Молода больно…
— В прошлом году среднюю школу окончила. В Петергофе жила. Ну, а как немцы его захватили — в разведку попросилась.
— Эдакая-то птаха!
— Она в тыл к немцам ходила. Одна…
— Ну и дела! — покрутил головой старик. — Неужто не страшно ей по тылам-то ходить?
— Говорит, не страшно! Да я и сам замечал: ничего не боится.
Люба, услышав утром рассказ Николая Ивановича о бедственном положении его матери, предложила пойти к старушке.
Николай Иванович долго не соглашался, но потом решился, и к вечеру следующего дня они подошли к Слободке.
Только одному ему знакомыми тропинками Савельев вывел спутницу в огород, к окну своего дома и тихонько постучал. Никто не ответил. Постучал снова. Тихонько шевельнулась занавеска на окне.
— Кто там? — спросил старческий голос.
— Это я, Николай, — тихо ответил сын.
Скрипнули половицы, стукнула щеколда. Дверь медленно открылась, и на пороге появилась маленькая старушка. Разведчики молча прошли в избу. Николай Иванович обнял мать, и та, припав к груди сына, тихо плакала, шепча что-то.
Люба стояла рядом, вытирая набегавшие на глаза слезы.
— Моченьки нет, — шептала старушка, — умереть бы, чем жить так. Ждала тебя. Говорили, что ты был в наших краях.
— Знаю, мама, что плохо тебе. Потерпи немного. Скоро придет сюда Красная Армия и освободит вас.
— Ты надолго ли?
— Скоро приду сюда надолго. А Петька где?
— На печке спит, не буди его. Пусть ничего не знает. Молод еще, не дай бог, проговорится.
Разведчики сели за стол. Мать выставила скромное угощение. И, хотя им было не до еды, отказаться и тем обидеть добрую старушку они не решились.
Николай Иванович успокаивал мать, но она понимала все. Она обняла сына, приникла головой к его плечу и прошептала:
— Сынок! Не ровен час — нагрянут каратели. Уходите. Дай весточку, где будешь, а сам не ходи. Меня убьют — полбеды, а тебя поймают — горе-то какое будет для меня!
Тяжелое это было расставание. Старушка подошла к Любе и поцеловала ее в лоб. Потом ушла в темный угол избы, порылась в сундуке и, достав какой-то узелок, молча протянула его сыну, не скрывая слез.
Разведчики ушли в ночную даль.