Чекисты

Герман Юрий Павлович

— Так ты говоришь, полицай приказал на ремонт большака выходить. К чему бы это, не знаешь? — спросил Степанов.

— Да шут их разберет. Только гонят всех, даже нас, стариков. Надо полагать, немцы приказали. Что-то затевается. Дорога эта важная. По ней немцы, почитай, каждый день проезжают.

Богданов забирается на полок и засыпает. Кутасов сидит в стороне, прислонившись к закопченной стене, его одолевает дрема. Сквозь дрему доходят приглушенные голоса Степанова и деда. В бане так густо накурено, что клубы дыма плавают под низким потолком.

Степанова

интересует все. И сколько в деревне жителей, и кто они, и как часто здесь бывают немцы, на кого из местных можно положиться, и многое другое.

— Скажи, Архип Семенович, — мягко ладит свое Степанов, — тебе через болото до железной дороги ходить случалось?

— Как не случалось! Случалось. Хаживал и туда. Только это было давно, до войны. А нынче наш брат туда не ходит. Упаси бог, гиблое дело. Убьют фрицы запросто. У них, мил человек, порядок такой. Да и места опасные. Летом душная хлябь. Раньше туда больше молодежь за клюквой ходила.

— Близится час расплаты, — говорит Степанов, — немцам под Сталинградом уже бока наломали. И даже здорово.

— Да ну? — Архип снял шапку и хотел перекреститься, но застеснялся и почесал залысину. — Вот уж порадовал, так порадовал. Значит, бьем, дай-то бог покрепче.

Архип улыбается, хлопает себя по коленке и облегченно вздыхает.

— Вот отчего лютует немец. А ведь я слыхал, что наши русские когда-то Берлин брали.

Степанов достал махорку, и они снова принялись скручивать цигарки.

— Не сегодня-завтра и отсюда фашистов турнут, — продолжал Степанов и легонько коснулся плеча деда. — Они, правда, еще линию «Пантера» строят, только это их не спасет.

Взволнованный, Архип сосредоточенно слушает, боясь пропустить слово. Он даже забыл про цигарку, которая погасла.

— Ой, скорей бы, сынок, намыкались мы, намытарились от этих фрицев поганых, в себя никак не придем. Откровенно скажу: все перебедуем, а немца одолеем. Верю я в это, крепко верю.

— К чему это я говорю, Архип Семенович, — заключает Степанов, положив широкую ладонь на худенькое плечо деда. — По железной дороге, что проходит не так уж далеко от вас, немцы подвозят технику и солдат к фронту. Партизаны рвут дорогу и пускают под откос поезда, чтобы они не сумели накопить силы. Это, понимаешь ли, и нам предстоит совершить.

— Понимаю, как не понять, — торопливо подхватил Архип. — Святое дело — только так. Они ведь тоже, видать, не спят.

— Есть у меня одно соображение, — оживился Степанов и достал карту. — Гитлеровцы усиленно охраняют дорогу, а вот здесь, — Степанов ткнул желтым от махорки пальцем в карту, — у болота, охранять ее трудней. Болото вглубь не прочешешь, особенно сейчас. Вот мы и воспользуемся.

— Так, так, — кивает головой дед и одобрительно вставляет: — А ведь верно! Надо, как я полагаю, тропку к дороге найти?

— Именно, Архип Семенович.

— Ну, добро, раз надо, так надо. Какой может быть разговор! Завсегда можно с превеликой радостью. Как стемнеет, и пойдем.

— Говорят, болото коварное, местами и зимой не промерзает?

— Осторожность нужна,

спору нет. А как же? Да ведь и мы не лыком шиты, — захорохорился дед.

Кутасов слышит их беседу и думает: трудно Ивану Тимофеевичу. Он первым идет на самое трудное и опасное дело, не задумываясь о риске.

Степанов пользуется доверием всех. Это доверие крепло в минуты опасности, когда они ощущали его поддержку, его дружескую руку. Командир молчалив, сдержан. Никто никогда не слышал, чтобы он сетовал на жизнь.

В лесу, перебирает в мыслях Кутасов, он почти всегда безошибочно находит дорогу. Глаз его видит многое. Умеет он и внезапно появиться перед врагом, а когда надо — внезапно исчезнуть. Действует всегда с рассудком, хладнокровно. Направляя разведчиков на задание, требует, чтобы они трезво оценивали обстановку и свои возможности. «Каждый сам должен знать, где ему жмет ботинок. Если ты облюбовал для укрытия это место, — обычно напоминает он, — то почему не выбрать его и врагу, ты подкарауливаешь противника именно здесь, а и он, надо полагать, выберет это место. Вот и решай. Будешь внимательнее наблюдать — больше увидишь. Там, где неудобно врагу, — удобно тебе. Ты там, где он не ждет».

Да, разведчик, если он даже и преисполнен большой решимостью, но не обладает необходимым знанием окружающей его обстановки, не располагает известным опытом, либо ничего не добьется, либо погибнет, а в худшем случае принесет вред.

И чем больше у командира опыт и чем лучше он знает местность, конкретные условия в районе действия, чем лучше умеет подчинить усилия всех решению одной главной задачи, тем плодотворнее их успехи.

Кутасов встал, взял спички, прикурил потухший окурок, снова сел и прислушался к их беседе.

— А может быть, Архип Семенович, мы эту самую тропку вместе и разведаем? — продолжает Степанов, убирая карту.

— Так я же и говорю. — Дед даже надел шапку, будто сейчас же собрался в дорогу.

— Решено! — одобрил Степанов. — На рассвете и пойдем. Только как бы твоя Устинья нас здесь не обнаружила. С испугу шуму наделает, до немцев дойдет.

— Да куда ей, — прокряхтел Архип и, улыбнувшись краешком губ, добавил: — Я баньку-то замкну, а ключ припрячу. Ну, а вы уж тут тихо-смирно, не шумите. Поступайте, как ворона, она над своим гнездом никогда не каркает. Да и Устинья во двор редко выходит. Засиделся я у вас. Да, а что же я старухе-то скажу? Вот незадача. Может, и не играть с ней в жмурки? Человек она верный.

— Не спеши, Архип Семенович, вот уйдем, тогда и скажешь, — заметил Степанов.

— Ну-ну, вам видней!

Архип накинул на плечи свою шубенку и не спеша пошел к себе. Дождь прошел. Ветер погнал по небу темные тучи.

Едва забрезжил рассвет, Архип пришел в баню, чтобы вместе со Степановым разведать дорогу через болото. Вид у него был комичный: на кирзовых сапогах большие калоши, стеганка подвязана цветным кушаком от женского платья. Увидев деда, Кутасов рассмеялся.

— Ну так как же, мил человек, идти-то настроился? — спросил он Степанова и поправил шапку.