Чёлн на миллион лет
Шрифт:
— Нам обещано сопровождение военных кораблей. Ханно покачал головой:
— Это ни к чему. Мелкие суденышки нам не в помощь, а пентеконтеры так длинны, что им нипочем не выдержать плавания в океане. Если ты не был там, мой друг, ты и представить себе не можешь, что такое настоящие волны и настоящий шторм. А кроме того, где взять пищу и воду для бесчисленных гребцов? Все припасы будут сметены в мгновение ока, а удастся ли раздобыть новые — сомнительно. Один мой тезка сумел обследовать африканское побережье на галерах, но он плыл не на север, а на юг. Тебе же понадобятся паруса. Дозволь, я выступлю твоим советником при покупке кораблей.
— Ты
— Я прошел очень много дорог и обучался очень многим ремеслам, — ответил Ханно.
Они беседовали еще час и договорились встретиться вновь на следующий день. Пифеос проводил гостя до выхода и постоял с ним минуту на пороге.
Дом был построен на высоком гребне над бухтой. Холмы к востоку, за городскими стенами, сияли в лучах заката. Улочки старой греческой колонии обратились в ручейки тени. Голоса, звуки шагов и колес — все приутихло, воздух замер в прохладном покое. На западе солнце перебросило через воды золотой мост, резко перечеркнутый мачтами гавани. Чайки, реющие над головой, также подхватывали солнце на крыльях, их синеватые контуры были словно подсвечены золотом.
— Чудесный вид, — задумчиво произнес Пифеос. — Наверное, наш берег — прекраснейший во всем мире.
Ханно приоткрыл рот, будто намереваясь поведать о других прекрасных бухтах, какие довелось повидать, но передумал и сказал наконец:
— Значит, постараемся вернуть тебя сюда в целости и сохранности. А это будет ох как непросто.
2
Три корабля продолжали плыть и ночью, при луне. Их капитаны не рискнули заходить на карфагенскую территорию — ни в Гадейру, ни в Тартессос [2] — и предпочитали держаться как можно мористее даже после заката. Матросы роптали — но ведь на знакомых путях ночное плавание не было чем-то неслыханным, а нынче самый факт пребывания в океане будоражил их сильнее всего остального.
2
Предположительно Юго-Западная Испания (Гадейра — древнее название Кадиса).
Корабли были совершенно одинаковыми — так легче держаться строем, охраняя друг друга. По всем признакам они принадлежали к торговым судам, хотя главным их грузом были хорошо вооруженные воины и подобающее им довольствие. Черные корпуса были более узкими, чем обычно, зато в длину достигали нескольких сот футов; на высокой корме крепились два рулевых весла, а на носу, над волнорезом, гордо поднимались украшения — лебединые головы. Центральная мачта несла квадратный главный парус и треугольный верхний. Спереди мачты располагалась небольшая рубка, а позади — два гребных шлюпа для буксировки корабля в безветрие, а в настоящей беде — для спасения жизней. На парусах можно было идти, по-видимому, курсом до восьмидесяти градусов к ветру, но, конечно, очень медленно и неуклюже, — была и более гибкая оснастка, но тогда паруса теряли ветер. Сейчас попутный бриз позволял держать около пяти узлов.
Ханно вышел на палубу. В каюте, которую он поневоле делил с другими, человеку его привычек было нечем дышать. Поэтому он частенько спал наверху вместе с теми из матросов, кому подпалубное пространство тоже казалось чересчур тесным и смрадным. Завернувшись в одеяла, они располагались на соломенных матах вдоль фальшборта. При лунном
По правому борту, неподалеку от бочки впередсмотрящего, на фоне яркой лунной дорожки выделялась чья-то фигура. Узнав Пифеоса, Ханно подошел к нему со словами привета:
— Здравствовать тебе и радоваться! Что, тоже не спится?
— Надеялся провести наблюдения, — отвечал грек. — Не так-то много выпадет нам столь ясных ночей, верно?
Ханно вгляделся в забортную мглу. Над водой дрожали, отсвечивали, искрились дробные блестки. Призрачно кружилась пена. Фонарей на реях было почти не видно, хотя такие же фонари на других судах кое-как различались: они мерцали, покачиваясь. На отдалении, величину которого за мешаниной движущегося света и теней было не угадать, поднималась смутная громада — Иберия.
— До сих пор нам везло с погодой, — заявил Ханно. Заметил в руке у Пифеоса угломер, спросил: — Разве от этой штуки в океане есть какая-то польза?
— Конечно, на берегу она сработала бы точнее. Если бы мы могли… Ладно, подожду. Вне сомнения, когда обе Медведицы поднимутся выше, измерять будет легче.
Ханно бросил взгляд на указанные созвездия — в сравнении с восходящей луной они совсем потускнели.
— Что ты, собственно, хочешь измерить?
— Хочу установить положение северного небесного полюса точнее, чем делалось до сих пор. Видишь, две самые яркие звезды Малой Медведицы и третья, крайняя в ручке ковша, образуют как бы три угла четырехугольника? Четвертый угол — это полюс. Таково, по крайней мере, общее мнение.
— Знаю, — отозвался Ханно. — Я же как-никак штурман.
— Извини, позволил себе забыть. Слишком сосредоточился на своем. — Пифеос горестно хмыкнул, потом заговорил энергичнее: — Если бы уточнить правило большого пальца, представляешь, какую подмогу это оказало бы морякам! Еще важнее это было бы для географов и космографов. Раз уж боги не пожелали поместить какую-нибудь звезду точно на полюсе или рядом с ним, приходится выкручиваться в меру наших способностей…
— Такие звезды были в прошлом, — произнес Ханно. — Были в прошлом и появятся снова в будущем.
— Что? — Пифеос уставился на финикийца с удивлением, но призрачные отсветы мешали вглядываться. — По-твоему, небеса изменчивы?
— С течением веков. — Ханно рубанул рукой воздух, потом добавил: — Забудь об этом. Как ты сам недавно, я высказался не подумав. Надо полагать, ты мне не поверишь. Считай, что это очередная моряцкая выдумка.
— Как ни удивительно, — сказал Пифеос медленно и тихо, поглаживая подбородок, — у меня есть знакомый в Александрии, в великой библиотеке, и он упоминал, что в древних рукописях можно встретить намеки… Все это надо изучить поглубже. Но ты-то, Ханно, как…
Тот ответил обезоруживающей усмешкой.
— Вероятно, время от времени на меня нисходят счастливые озарения.
— Как хочешь, но во многих отношениях ты человек уникальный. Ты же, в сущности, так и не рассказал о себе почти ничего. Скажи, Ханно — твое истинное имя, данное тебе при рождении?
— Оно меня устраивает.
— У тебя, по-видимому, нет ни дома, ни семьи, ни привязанностей. — Повинуясь внезапному порыву, Пифеос воскликнул: — Не хотелось бы мне считать тебя человеком одиноким и беззащитным!