Человеческая деятельность. Трактат по экономической теории

Людвиг фон Мизес был и до сих пор известен нашему читателю только как несгибаемый либерал и бескомпромиссный борец с социализмом и бюрократией. Выход на русском языке его книги "Человеческая деятельность", со дня публикации которой прошло ровно полвека, раскрывает нам всю систему его взглядов, закономерным элементом и логическим завершением которой является мизесовский либерализм. В этой книге сплелись воедино все излюбленные сюжеты Мизеса: теория денег и кредита, проблемы инфляции и экономического цикла, критика социализма и интервенционизма и отстаивание антипозитивистской "априористской" методологии экономической теории.

Выход в свет "Человеческой деятельности", безусловно, справедлив по отношению к автору, мыслившему системно и создавшему последнее в истории экономической мысли произведение в жанре трактата экономической теории, в то время, когда единственным жанром для экономистов стали журнальные статьи, впоследствии объединяемые в сборники статей данного автора по разным поводам. Здесь Мизесу удалось то, что не удавалось многим его предшественникам - великим экономистам, - написать "magnum opus", отразивший взгляды автора по всем основным проблемам экономики и общества. Напомним, что и Маркс, и Менгер, и Вальрас, и Маршалл (перечень можно продолжить) ограничились выпуском

первого тома своего будущего труда, но до второго и последующих томов дело так и не доходило. Проблема здесь не только в недостатке времени (Мизес был не в лучшем положении - за всю жизнь он только шесть лет в Женеве имел оплачиваемый университетский пост, давший ему желанную академическую свободу) и энергии. Трудность, на наш взгляд, заключается в том, что от первого тома, обычно содержащего абстрактные принципы теории, трудно дойти до поверхности - конкретных явлений из области экономической политики, идеологии и т.д. Мизесу это удалось, причем дважды: сначала на немецком в 1940 г., а затем в кардинально переработанном для американского читателя виде на английском языке. Смог автор выпустить также второе и третье переработанные издания "Человеческой деятельности". Отчасти это объясняется тем, что Людвиг фон Мизес очень долго жил - 92 года (1881-1973). Но еще более важным было, наверное, то, что в его голове повседневная практика всегда воспринималась в контексте теоретических принципов. Все без исключения участники его семинара в Школе бизнеса Нью-Йоркского университета вспоминают, что в начале каждого заседания Мизес брал в руки свежую газету, выбирал какую-либо из экономических новостей и начинал ее комментировать с точки зрения принципов своей экономической теории. Означает ли это, что его принципы были близки к поверхности? Очевидно, нет, и в этом может убедиться читатель. Первая часть его книги в лучших традициях даже не австрийской, а немецкой теоретической мысли посвящена самым глубоким эпистемологическим проблемам экономической теории. Более того, вся книга, которая, напомним, является трактатом экономической теории, имеет прежде всего философскую логику рассмотрения материала. Здесь вы не найдете отдельного изложения микро- и макроэкономических проблем, как в современных учебниках. Дело здесь, на наш взгляд, в другом. Принципы Мизеса в отличие, скажем, от принципов того же Маршалла не синтезировали разные точки зрения, а представляли одну глубокую и вместе с тем полемически заостренную позицию. Эту позицию для краткости можно было бы назвать последовательным либерализмом. Глубиной и ?партийностью? анализа книга Мизеса, как это ни парадоксально для человека, всю сознательную жизнь боровшегося с социализмом, близка к "Капиталу" Маркса. Однако в отличие от марксизма, обращенного к массам, либерализм был всегда обращен к свободным, критически мыслящим (в том числе и о своих учителях) индивидам. Поэтому, видимо, не случайно, что, хотя учениками Мизеса могли себя назвать многие известные экономисты разных стран - Ф. Хайек, О. Моргенштерн, Ф. Махлуп, Л. Роббинс, Г. Хаберлер, А. Мюллер-Армак, В. Репке, Ж. Рюэфф, Л. Эйнауди, И. Кирцнер, - почти никто не шел за учителем до конца, выбирая более ?взвешенный? компромиссный путь. Здесь имеет смысл задуматься о педагогических преимуществах последовательного отстаивания учителем крайней позиции в качестве опоры для дальнейшего развития самостоятельной мысли учеников.

Кроме того, необходимо отметить, что, если бы не принципиальность и настойчивость Мизеса и его ученика Хайека, своеобразие австрийской школы маржинализма без остатка растворилось бы в мощном неоклассическом потоке 1930-х годов. Новая австрийская школа Мизеса-Хайека, сохранив менгеровскую традицию последовательного субъективизма и методологического индивидуализма, неприязни к математике и функциональному анализу, повышенного интереса к проблемам времени и неопределенности, добавила со своей стороны прежде всего мощный импульс воинствующего либерализма, основанного на строго научных аргументах. (Статья Мизеса 1920 г. о невозможности экономического расчета при социализме была первым научным экономическим доказательством ущербности социалистического проекта.)

Большую часть своей жизни Мизес провел в оппозиции господствующим взглядам: кейнсианским, социалистическим, нацистским, дирижистским. Почти полжизни ему пришлось провести в эмиграции. Его архив был арестован нацистами в Вене, а затем хранился в секретных архивах КГБ в Москве. Несмотря на долгую жизнь, Мизесу не удалось дождаться времени, когда к его идеям пришла популярность: в 1974 г. Нобелевская премия по экономике была присуждена Ф. Хайеку, вслед за чем началось возрождение интереса к представителям новой австрийской школы как вечного оппонента кейнсианства и врага инфляции, закономерное в разгар стагфляции в США и других развитых западных странах. Но интеллектуальная мода приходит и уходит, а серьезные и глубокие книги остаются, переиздаются, отмечают юбилеи и переводятся на другие языки. Было бы жестоко по отношению к читателю далее затягивать предисловие к этому огромному, спорному и очень интересному тексту.

Чл.-корр. РАН В.С. Автономов

Экономическая теория является самой молодой наукой. Конечно, за последние 200 лет на основе дисциплин, знакомых еще древним грекам, возникло много новых наук. Однако в данных случаях часть знания, которая до этого уже утвердилась в сложившейся старой системе знаний, просто стала автономной. Область исследований была более точно подразделена и исследована с помощью новых методов; в ней до сих пор открываются незамеченные области, и люди в отличие от своих предшественников начинают видеть вещи в новом свете. Сама область не расширилась. Но экономическая теория открыла для человеческой науки предмет, прежде недоступный и неосмысленный. Открытие регулярности в последовательности и взаимозависимость рыночных явлений вышли за рамки традиционной системы учений. Появилось знание, которое нельзя было считать ни логикой, ни математикой, ни психологией, ни физикой, ни биологией.

Долгое время философы стремились выяснить цели, которые Бог или Природа пытались достичь по ходу человеческой истории. Они искали закон судьбы и эволюции человечества. Но попытки даже тех мыслителей, чьи изыскания были свободны от любых теологических тенденций, потерпели полное фиаско, так как их подвел ошибочный метод. Они занимались человечеством в целом или оперировали другими холистическими понятиями нации, расы или церкви. Такие мыслители устанавливали вполне произвольные цели, которым должно было соответствовать поведение подобных целостностей. Но они не могли дать удовлетворительного ответа на вопрос, какие силы заставляют множество действующих индивидов вести себя таким образом, что реализуются цели, намеченные неумолимым развитием этих целостностей. Они прибегали к отчаянным средствам: чудесным вмешательствам божества или откровениям богопосланных пророков и посвященных, предустановленной

гармонии, предназначению или действию мистических и сказочных мировой души или национальной души. Другие говорят о хитрости природы [1] , заложившей в человеке порывы, ведущие его точно по пути, заданному Природой.

Часть философов была более реалистична. Они не пытались разгадать замыслы Природы или Бога. Они смотрели на человеческие дела с точки зрения государства, устанавливающего правила политических действий, так называемые методики руководства и искусства управлять государством. Отвлеченные умы разрабатывали грандиозные планы глубоких реформ и переустройства общества. Более скромные удовлетворялись сбором и систематизацией данных исторического опыта. Но все были абсолютно убеждены, что в событиях общественной жизни отсутствуют такие же регулярность и устойчивость явлений, какие уже были обнаружены в способе человеческих рассуждений и в последовательности природных явлений. Они не искали законов общественного сотрудничества, потому что считали, что человек способен организовать общество как ему захочется. Если социальные условия не соответствовали желаниям реформаторов, если их утопии оказывались нереализуемыми, вина возлагалась на нравственные недостатки человека. Социальные проблемы рассматривались как этические проблемы. Все, что нужно для построения идеального общества, считали они, хорошие государи и добродетельные граждане. С праведниками можно воплотить в жизнь любую утопию.

Открытие неотвратимой взаимозависимости рыночных явлений изменило это мнение. Сбитые с толку люди вынуждены были приспосабливаваться к новому взгляду на общество. Они с ошеломлением узнали, что человеческое действие может рассматриваться не только как хорошее или плохое, честное или нечестное, справедливое или несправедливое. Общественной жизни свойственна регулярность явлений, которую человек должен учитывать в своей деятельности, если хочет добиться успеха. Бесполезно относиться к событиям общественной жизни с позиций цензора, который что-то одобряет или не одобряет в соответствии с вполне произвольными стандартами и субъективными оценками. Необходимо изучать законы человеческой деятельности и общественного сотрудничества, как физик изучает законы природы. Революционное превращение человеческой деятельности и общественного сотрудничества в объект науки о данных зависимостях взамен нормативного описания имело огромные последствия как для познания и философии, так и для общественной деятельности.

Однако на протяжении более чем 100 лет влияние этого радикального изменения способов объяснения оставалось очень ограниченным, так как люди считали, что они относятся только к узкому сегменту общей области человеческого действия, а именно к рыночным явлениям. В своих исследованиях экономисты классической школы столкнулись с препятствием, которое они не смогли преодолеть, очевидной антиномией ценности. Их теория ценности была несовершенной и заставила ограничить рамки своей науки. До конца XIX в. политическая экономия оставалась наукой об экономических аспектах человеческой деятельности, теорией богатства и эгоизма. Эта теория исследовала человеческую деятельность только в том случае, если она была вызвана тем, что описывалось очень неудовлетворительно как корысть, и утверждала, что существуют и другие виды человеческой деятельности, изучение которых является задачей других дисциплин.

Трансформация учения, начало которому положили экономисты классической школы, была завершена только современной субъективной экономической теорией, которая преобразовала теорию рыночных цен в общую теорию человеческого выбора.

Длительное время никто не осознавал, что переход от классической теории ценности к субъективной теории ценности оказался не просто заменой менее удовлетворительной теории рынка более удовлетворительной теорией. Общая теория выбора и предпочтений выходит далеко за рамки, ограничивающие пределы экономических проблем, которые были очерчены экономистами от Кантильона, Юма и Адама Смита до Джона Стюарта Милля. Это нечто гораздо больше, чем просто теория экономической стороны человеческих усилий, борьбы людей за предметы потребления и материального благосостояния. Это наука о любом виде человеческой деятельности. Любое решение человека суть выбор. Осуществляя его, человек выбирает не между материальными предметами и услугами. Выбор затрагивает все человеческие ценности. Все цели и средства, материальное и идеальное, высокое и низкое, благородное и подлое выстраиваются в один ряд и подчиняются решению, в результате которого одна вещь выбирается, а другая отвергается. Ничего из того, что человек хочет получить или избежать, не остается вне этой единой шкалы ранжирования и предпочтения. Современная теория ценности расширяет научные горизонты и увеличивает поле экономических исследований. Из политической экономии классической школы возникла общая теория человеческой деятельности праксиология[Термин праксиология впервые был использован в 1890 г. Эспинасом (см.: Espinas. Les Origines de la Technologie//Revue Philosophique. XVth year. XXX. 114115 и его книгу, опубликованную в Париже в 1897 г. под тем же названием).] [2] . Экономические, или каталлактические, проблемы[Термин каталлактика, или наука об обмене, впервые был использован Уотли (cм.: Whately. Introductory Lectures on Political Economy. London, 1831. P. 6).] [3] влились в более общую науку и больше не могут рассматриваться вне этой связи. Изучение собственно экономических проблем не может не начинаться с исследования акта выбора; экономическая теория стала частью, и на сегодняшний день наиболее разработанной, более универсальной науки праксиологии.