Человеческая комедия. Вот пришел, вот ушел сам знаешь кто. Приключения Весли Джексона

Сароян Уильям

— На отца, — сказала миссис Маколей.

— А ты знала папу, когда он был маленький?

— Да что ты! Как я могла его знать? Твой отец был на семь лет старше меня. Улисс такой, каким ваш отец оставался всю жизнь.

И вдруг миссис Маколей почувствовала, что ее переполняет счастье, несмотря на все, что принесла ей жизнь, и все, что ждало ее впереди.

— Ах, — сказала она, — слава богу, мне так повезло! Мои дети не просто дети. Они — настоящие люди. А ведь они могли быть для меня только детьми, и тогда мое счастье было бы не таким полным. Вчера ночью ты плакал потому, что стал человеком, одним из миллионов людей на земле, и вступил на жизненный путь, полный удивительных приключений. Вокруг тебя —

мир, где столько непонятного — и хорошего, и дурного, и прекрасного, и уродливого, великодушия и жестокости; но все это вместе составляет единое целое — нашу жизнь.

Она помолчала, а потом добавила очень мягко:

— Ты плакал вчера ночью даже во сне.

— Да ну? — Гомер удивился; он этого и не подозревал.

— Твой плач разбудил Улисса; он пришел и разбудил меня. Я слышала, как ты плачешь, но ведь на самом деле плакал вовсе не ты.

— А кто же? — спросил Гомер.

— Мне знаком этот плач, — сказала миссис Маколей. — Я слышала его не раз. Это плакал не ты. И не какой-нибудь другой человек. Это плакало все живое. Ты узнал, что такое горе, и вышел на свою дорогу; впереди тебя ждет много всяких ошибок — ах, сколько чудесных ошибок тебе предстоит совершить! Я скажу тебе за завтраком, при свете дня, то, что не решаются говорить даже сокровенно, во мраке ночи, — ведь ты только что встал от горького сна, и я должна тебе все сказать. Какие бы ошибки ты ни совершал, не пугайся их и не бойся новых ошибок. Положись на свое сердце — оно у тебя доброе — и ступай вперед. Если ты упадешь, обманутый или сбитый с ног, а то и сам споткнешься, — поднимись и не вздумай идти назад. Часто будешь ты смеяться и еще не раз будешь плакать, но смех и слезы всегда будут сопутствовать друг другу. Ты не станешь растрачивать себя на мелочные или низкие поступки — тебе будет некогда, ты до них не опустишься; ведь твой ум жаден, а воображение — богато.

Миссис Маколей улыбнулась чуть-чуть смущенно и подошла к сыну.

— Извини меня, — сказала она, — я день и ночь твержу тебе то, что человек предпочитает узнавать сам; но я верю, ты меня простишь.

— Ах, мама! — Это было все, что ответил Гомер.

Он встал из-за стола и захромал к окну. Оттуда он посмотрел на пустырь, на Августа Готлиба и его дружков, которые с азартом гоняли футбольный мяч.

— Что у тебя с ногой? — спросила миссис Маколей.

— Ничего, — сказал Гомер. — Разок шлепнулся оземь.

Не оборачиваясь к ней, он продолжал:

— Знаешь, ма, ты, верно, самый замечательный человек на свете.

Он засмеялся чему-то, что увидел в окне.

— Агги снова завладел мячом. А мне уж не до игры. Зайду в телеграфную контору. Я обещал прийти на случай, если понадоблюсь.

Он пошел к двери и остановился.

— Да, — сказал он. — чуть было не забыл. Мистер Гроген — знаешь, наш ночной телеграфист — попробовал вчера один из бутербродов, которые ты прислала с Бесс. Он велел сказать тебе спасибо. Вот я и передаю тебе его благодарность.

Гомер ушел. Мать услышала, как он раза два тряхнул велосипед, проверяя, хорошо ли надуты шины, а потом обогнул дом и покатил к телеграфной конторе. Она взглянула на то место, где он только что сидел за столом, и явственно увидела Мэтью Маколея, который разглядывал ложку, точь-в-точь как ее разглядывал Гомер. Потом он поднял на нее глаза.

— Кэти, а Кэти! — позвал он.

— Что, Мэтью? — спросила Кэти.

— Кэти, — сказал Мэтью, — Маркус скоро пойдет за мной.

Наступило молчание.

— Знаю, — сказала Кэти и принялась за работу.

Глава 28

В ПУБЛИЧНОЙ БИБЛИОТЕКЕ

Два закадычных друга — Лайонель и Улисс — направились в публичную библиотеку. Издали они увидели, как из пресвитерианской

церкви Итаки вышла похоронная процессия. Простой гроб внесли в старенькую похоронную машину. За гробом шла горсточка провожающих.

— Скорей, — сказал Лайонель. — Похороны! Кто-то умер.

Они побежали, держась за руки, и вскоре очутились в центре событий.

— Это гроб, — шепнул Лайонель. — Там внутри лежит мертвый. Интересно, кто он. Видишь, цветы. Покойникам дарят цветы. Видишь, плачут. Это его знакомые.

Лайонель обратился к человеку, который плакал не слишком прилежно — он сморкался и слегка прикладывал носовой платок к уголкам глаз.

— Кто умер? — спросил его Лайонель.

— Бедняга Джонни Мерриуэзер, маленький горбун, — сказал человек.

Лайонель сообщил Улиссу:

— Это бедняга Джонни Мерриуэзер, маленький горбун.

— Ему стукнуло семьдесят, — сказал человек.

— Ему стукнуло семьдесят, — сообщил Лайонель Улиссу.

— Лет тридцать торговал жареной кукурузой на углу Марипозы и Бродвея, — сказал человек.

— Лет тридцать торговал жареной кукурузой на углу…

Лайонель вдруг поперхнулся и уставился на собеседника.

— Как, это наш кукурузник? — закричал он.

— Да, — сказал человек, — Джонни Мерриуэзер… почил вечным сном.

— Я же знал его! — кричал Лайонель. — Сколько раз я покупал у него жареную кукурузу. Так это он умер?

— Да, — сказал человек, — угас как свеча. Умер во сне. Отправился к праотцам.

— Я же знал Джонни Мерриуэзера! — говорил Лайонель, чуть не плача. — Я понятия не имел, что его зовут Джонни Мерриуэзер, но я знал его прекрасно.

Он повернулся к Улиссу и обнял его.

— Это ведь Джонни, — повторял он, чуть не плача. — Джонни Мерриуэзер отправился к праотцам. Один из моих лучших друзей почил вечным сном.

Похоронная машина укатила, и скоро перед церковью не остаюсь никого, кроме Лайонеля и Улисса. Лайонелю было как-то неловко покинуть то место, где он узнал, что покойник — человек в гробу — был его знакомым, хотя о том, что этого знакомого звали Джонни Мерриуэзер, он и понятия не имел. Решив наконец, что не может стоять перед церковью вечно, пусть он и покупал столько раз у Джонни Мерриуэзера жареную кукурузу, вспоминая об этой кукурузе и почти ощущая ее вкус во рту, он отправился снова в путь вместе со своим другом Улиссом. Когда мальчики вошли в скромное, но внушительное здание публичной библиотеки, они попали в царство глубокой и чуть-чуть путающей тишины. Казалось, даже стены здесь онемели, не говоря уже про пол или столы, точно все в этом здании было погружено в молчание. Старики читали газеты. Были тут и городские философы, школьники и школьницы, которые готовили уроки, но все они сидели, словно в рот воды набрав, ибо алкали мудрости. Рядом с ними были книги. Рядом с ними было знание. Лайонель не только говорил шепотом, он даже ходил на цыпочках. Он говорил шепотом не из уважения к читателям, а из почтения к книгам. Улисс следовал за ним тоже на цыпочках, и каждый из них открывал для себя новые и новые сокровища: Лайонель — книги, а Улисс — людей. Лайонель книг не читал и пришел в публичную библиотеку не для того, чтобы взять книги. Ему нравилось их разглядывать — тысячи и тысячи книг. Он показал своему другу длинный ряд книг на полке и прошептал:

— Вон сколько их… видимо-невидимо. Вон красная. А смотри, сколько там. Вон зеленая. А сколько там еще.

Старая библиотекарша, миссис Галахер, заметила обоих мальчиков и подошла к ним. Она почему-то и не думала говорить шепотом, а разговаривала во весь голос, словно ей было все равно, где она находится. Это возмутило Лайонеля и заставило кое-кого из читателей поднять голову от своих книг.

— Чего тебе надо? — спросила Лайонеля миссис Галахер.

— Книги, — тихонько прошептал Лайонель.