Человеческая окраина

Ровнер Аркадий Борисович

ГЛАЗАМИ ОЧЕВИДЦЕВ (2)

Адам: Следующая встреча была буквально через год осенью 83 года. У меня были осенние каникулы, и я в сопровождении двух друзей Эланы и Вилюса — мне уже было 12 лет, у меня в октябре день рождения — мы поехали к Мирзабаю в Каракалпакию. Провели у него примерно неделю. Были в Бируни, в совхозе «Ленинизм» в 6-ой бригаде. Поездка планировалась заранее, мне сказали, что Элана с Вилюсом едут к Мирзабаю — не хочу ли и я с ними поехать? Поехал и не пожалел — скучно не было.

Летели через Москву в Ургенч. С Ургенча началась экзотика. Из Ургенча в Бируни летел маленький самолетик. Пришли в кассу заброшенного аэропорта, выясняли, есть ли рейс до Бируни. Сказали, что в расписании такой самолет есть, но он не полетит. Один местный человек, который там крутился, сказал, что самолет не полетит, потому что нет пассажиров, но,

сказал он, если мы купим десять билетов, то самолет безусловно полетит. Для меня это прозвучало дико и экзотично: как это самолет, который стоит в расписании, может полететь или не полететь в зависимости от того, сколько купят билетов. И получилось, что мы поехали на автобусе. Самолет так и не полетел. Автобус был переполнен экзотическими людьми, говорившими на непонятном языке. Старушки в платках, мужчины в тюбетейках, тюки, семечки, живность: куры, гуси и даже связанный баран. Доехали до переправы через Аму-Дарью. Переправились на пароме, до Бируни оставалось совсем недалеко. И тут на нас налетела куча таксистов, которые спрашивали, куда надо везти. Вдруг подъезжает белая волга-пикап, водитель посигналил, выходит, спрашивает: «Вы к Мирзе едете? Ну, давайте, садитесь, отвезу.» С Вилисом они договорились насчет денег, сколько это будет стоить. И он нас довез не до самой деревни, но по шоссе до того места, откуда легко дойти пешком. Был еще такой разговор по дороге, зачем едем, почему. Спросил, откуда мы приехали, зачем так далеко забрались и что мы тут ищем. На прощание пожелал нам удачи и сказал: «Не забудьте, если Мирза будет просить денег, вы ему не давайте». Поблагодарили его за все советы и пошли искать дом Мирзабая.

6-ая бригада оказалась довольно большой деревней: улицы, перекрестки, арыки, вдоль улиц — хлопковые поля и избушки. Деревья невысокие без коры. Почва глиняная, не песок. Кызыл-кум — это Каракалпакия, которая считается обособленной частью Узбекистана. Считается, что каракалпаки — племя кочевников, отличных от узбеков и наречием, и видом, если присмотреться. Они пришли издалека, однако никто не знает, откуда. Это все, что я узнал об этом месте. Такая историко-географическая справка. Приехали.

Первый, кого я увидел, был Абай. Он ходил по двору и собирал хворост для печки. Одет он был тепло — стоял ноябрь. Было очень холодно, как у нас. Ночью даже заморозки были. Лужи покрывались корочкой льда. Прошли за дом, там была мать Мирзы Апа. Абай нас с ней познакомил. Мать Мирзабая была узбечкой или даже какраколпачкой. Тоже очень экзотической внешности старушка, пожилая, одного глаза не было. В принципе, не знаю, чем можно объяснить, но я был готов ко всей этой экзотике. Думаю, на неготового мальчишку такая старушка произвела бы впечатление пугающее. Ни слова не говорящая по-русски, она все время что-то объясняла, спрашивала. Когда Абая не было рядом, мы объяснялись с ней на пальцах. В тот раз она приготовила какую-то еду под названием шурпа. После еды стали дожидаться Мирзабая, который должен был вернуться из Султан-бабы.

Внешне это все действительно выглядело романтично. Избушка эта состояла из двух помещений, в первом стояла печка, на которой готовили и которая давала тепло. Здесь была пара стульев. Абай, когда разговаривали, сидел на табуретке. Печка железная, невысокая. Труба выходила по стене через крышу. И дальше жилая комната, в которой была одна кровать с панцирной железной сеткой. Всюду лежали одеяла, ковры. На стенах было очень много фотографий картинок, плакатов. В их числе довольно экзотично смотрелся большой портрет Ленина. Фотография — рука Будды. Фотография самого Мирзабая. Как-то ночью Мирзабай — он спал на кровати, а мы на полу на коврах — вытащил фонарик и стал водить вдоль стен в темноте и называть все вещи, которые на стене: «Ленин», «рука Будды», «Мирза», что-то еще. Никогда не называл себя Мирзабаем, просто — Мирза. По-моему «бай» — это знак уважения. В Бируни все его называли просто Мирза.

Каждый день мы ездили на попутках в Султан-бабу. Выходили через деревню на шоссе Ургенч-Нукус и ехали на попутках в Султан-бабу. Бируни находятся на полпути между Султан-бабой, но дальше — в сторону Нукуса. Ургенч, Бируни, колхоз, дальше Султан-баба. Нукус еще подальше. Мы ехали на попутке по шоссе. Потом какое-то время шли по глиняной обочине пешком. Потом попутный грузовик или трактор с открытым кузовом довозили нас до Султан-бабы, потому что там надо было идти несколько километров по дороге. Приходили довольно-таки рано, потому что Мирзабай в принципе жил по солнцу. Вставало солнце, и он тоже вставал. Вставали рано, и ложились тоже рано, часов в девять — такой вот график. Султан-баба — холмистая пустынная местность, кладбище. Мусульманские могилы, издали напоминающие домики, разбросанные на довольно большом расстоянии друг от друга.

Помню нашу первую поездку туда. Пришли

в какое-то место, где на деревянных столбах небольшой навес, а под навесом ковры, одеяла. Низенький столик. Несколько людей сидело за столиком на одеялах. Рядом небольшое строение. Возле него сидел мулла. Мурза поздоровался с муллой, о чем-то поговорил с ним на непонятном языке, взял у него булочку, вернулся к нам, расстелил какой-то коврик, и мы все сели под открытым небом. Потом он принес чай: чайник, несколько чашек. Налил чаю. Разломал булочку, предложил нам. Потом через какое-то время подозвал меня, предложил подойти к мулле и принести еще одну булочку. Я подошел, взял, принес. Когда принес, дошло: стыдно просить подаяние. Однако в этом контексте все было как бы нормально. Мирзабай, уважаемый человек, попросил меня принести булочку, и я должен был, учитывая среднеазиатские нравы, которые я к тому времени минимально почувствовал, вести себя как нужно. Мальчишка моего возраста — это просто слуга у любого старшего человека: попросил — пошел — принес. Сидели мы там довольно-таки долго, почти весь день. Кто-то проходил мимо, кто-то подходил, с кем-то Мирза переговаривался, не сходя с места. Туда приезжали разные люди. Подходило несколько семейств, он молился, они ему давали деньги, еду. Мулла там сидел отдельно и молился, и к нему подходили нескончаемым потоком. Приходили, приезжали люди, приносили довольно-таки щедрые пожертвования, дань, некоторые давали ему буквально мешки еды, деньги. Но сразу же подходили и к Мирзе, и он тоже молился за этих людей. Так как я там сидел, меня просили подойти, принести плов, сахар, разлить чай. Как ни странно, сейчас вспоминая, сидели долго, но время проходило быстро. Ведь должно было быть очень тяжело и скучно. Было холодно. Ноль градусов. Был синий вечер, когда возвращались домой. По дороге тоже встречали каких-то людей, Мирза молился, и ему давали деньги. Наконец, вышли на дорогу. Долго пришлось ждать попутку, не подворачивалось. Замерзали. Уже затемно нас подобрала машина и повезла домой. Так прошел первый день. В один из дней по дороге обратно Мирза показал могилу своего отца. Сказал, что сам он ее соорудил. Там вот так: основную часть строили рабочие, а уже когда хоронили человека, то стенку закладывали сами.

Помню однажды, в тот раз мы поехали в Султан-бабу вчетвером, на кладбище мы встретили большую группу людей — похороны человека. Тут же на кладбище сели есть, угостили нас. Мирза помолился. Мы вместе ехали в кузове грузовика. Осталась даже фотография этих людей. Такие люди со странными лицами, молодые узбеки. Мирза рассказывал про нас, что мы гости. Вилюсу и Элане было тогда за тридцать. Вилюс был научный сотрудник, писал диссертацию по физике, а Элана работала в прокуратуре, была замом прокурора города. Он нас всех представил. Сообщил, откуда мы приехали, рассказал, кто кем работает. Немного преувеличивал.

Ну вот так там прошла неделя. Утром ездили в Султан-бабу. Вечером возвращались домой. На второй-третий день приехали два парня из Москвы. С одним из ним мы много общались. Позже он приезжал к нам в гости. Возвращаясь домой, ели плов или шурпу, пили чай и водку. В тот год уже пили водку, а раньше не пили. Причем, если чувствуешь, что не хочешь или не можешь, или пей немного, или проси, чтобы Мирзабай не наливал. Мне пришлось пить наравне со всеми. В принципе, пережигание в то время я уже осваивал, но приходилось круто. Потому что пили из пиалы. Мирза наливал каждому пиалу. После одной пиалы ничего, а со второй я просил: «Мирза, может быть поменьше?» «Да», — говорил Мирза, и наливал столько же и всем показывал: «Правда, меньше?» Выпивал. Но в принципе, насколько я помню, жутких опьянений не было. До тошноты не доходило. Один раз помню, тело опьянело, но стоял на ногах и все помню, что происходило. Что называется вырубиться, такого не было, тем более, чтобы вести себя неадекватно. Может быть, контролировать себя было трудно, но как мог, пытался. Наверное, это все-таки была самая сильная встреча с Мирзабаем. Все-таки на его территории и без родителей. Друзья меня опекали, но они были тоже в раскруточной ситуации. Им было так же трудно, как и мне.

ГОТОВНОСТЬ УЧЕНИКА И ОГРАНИЧЕННОСТЬ БОГА

Йолла, учитель Мирзабая, бродяжничал, танцевал на базарах и собирал милостыню. Однажды он собрал денег, пошел с друзьями в чайхану и пропил все деньги, которые ему дали мусульмане, да еще и бахвалился этим геройством. Его за это били смертным боем и бросили в канаву. На другое утро он опять танцевал на базаре. После этого случая его оставили в покое.

Мирзабай, когда он встретил Йоллу, ушел от своих родителей, у которых он был единственным сыном, и стал за ним повсюду таскаться. Йолла бил его, забирал у него собранные им деньги, гнал его, обращался с ним как с собакой. Только через год, когда Йолла увидел, что Мирзабай готов, он начал его учить.