Человеческая волна
Шрифт:
Прошел час и другой. Защитники сошли с мест и тихонько разговаривали, собравшись в кучки. Кое-где, в черных массах домов, зажглись слабые огоньки. Кто-то закурил папиросу, и желтенькое пламя спички на мгновение окрасило опять в красный цвет казавшийся уже черным флажок.
– Черт его знает!
– тихо говорил чернобородый, - надо бы патруль выслать, а то как бы врасплох не напали... Ни лысого беса не видно...
Куда ж тут идти?.. Наткнешься прямо на казаков... возразил кто-то в темноте.
– Будем
– Какого черта?
– Кто пойдет? А?.. Кто хочет идти?
– спрашивал чернобородый, чуть-чуть повышая голос.
– Я!
– выкрикнул Сливин, точно его подтолкнули, и вскочил.
– Ну и ладно!.. Двоих достаточно!.. Идем, товарищ! Револьвер есть?
– Есть, - дрожа от внутренней лихорадки, ответил Сливин.
– Ну, айда!..
Они перелезли впотьмах через ящики и лестницу и очутились за баррикадой.
Хотя и по ту и по другую сторону была одна и та же улица, но почему-то здесь казалось светлее, пустее и жутко, как на кладбище. Шаги раздавались невыносимо гулко, и сердце замирало.
"Ладно, ладно, иди, трус!" - сказал сам себе Сливин и с невыразимым отчаянием подумал, что сказала бы Зиночка, если бы увидела его бледное, мокрое от холодного пота лицо, с выпученными глазами и обвисшими мокрыми волосами на лбу.
Они стали красться вдоль забора, завернули за угол и потеряли из виду баррикаду, казавшуюся им теперь уютной, теплой, как свой дом.
Было темно, и только чуть-чуть белела мостовая. Пустота и тишина неподвижно замерли над улицами. Но когда они вышли на край площади, за темным силуэтом церкви увидели слабое, то падающее, то поднимающееся зарево и услышали отдаленные выстрелы.
В это время штурмовали баррикады в порту. Там все горело и рушилось, грохотало и кричало, умирали люди, озлобленные до ужаса, но отсюда все казалось очень маленьким и почти безмолвным. Только было жутко.
Сливин и чернобородый остановились и долго чутко прислушивались.
– Это в порту стреляют!
– прошептал чернобородый.
Сливин вспомнил Кончаева, и сердце его заныло тоскливо и тревожно.
– Ну, идем!
Они опять тронулись, вытянув шеи и прислушиваясь ко всякому звуку, каждую минуту инстинктивно готовые опрометью кинуться назад.
Страх пустоты, тишины и мрака все больше и больше рос вокруг Сливина. Нервное напряжение его достигало высочайшего давления, и казалось ему самому, что если кто крикнет, кинется, - он сойдет с ума.
"Боже мой, какой я трус! Боже мой, какой я трус! Боже мой!.." вертелось у него в мозгу огненное колесо.
– Пора назад!
– еле выдавливая слова ссохшимися губами, прошептал он.
– Немного еще пройдем!.. Надо же разузнать, - возразил чернобородый.
Они прошли еще один поворот.
Вдруг из-за угла показались прыгающие по мостовой полосы
Они, шепнул чернобородый, останавливаясь.
– Надо посмотреть!..
"Зачем?
– хотел было сказать Сливин, но мысленно ударил себя по лицу и со злобным презрением подумал: - Да, зачем - подумаешь, какое благоразумие... о-о, трус проклятый!.. иди смотри, а то!.."
Было похоже, точно у него в душе ссорились два человека, и один смертельно презирал другого и не жалел его, а другой плакал от тоски и страха.
Они продвинулись еще несколько шагов и остановились опять. Тут сейчас за самым углом горел на мостовой бойкий светлый костер, и веселые тени прыгали по розовым стенам домов. Солдаты стояли и сидели вокруг огня. Дальше в тени смутно виднелись черные лошади, и их умные морды с блестящими глазами то появлялись, то исчезали во мраке.
Два солдата боролись посреди улицы, забавно перетянув на шею свои неуклюжие шинели, и их огромные угловатые тени тоже боролись на стене. Остальные следили за борьбой и смеялись.
– Трофимов, не поддайсь!..
– кричал один.
– Куда ему, ослаб! смеясь, отвечали другие.
– Эх-эх!..
– крякал один из борцов. Чернобородый, притаившийся в темноте, вдруг со страшной силой, судорожно сжал руку Сливина.
– Ишь, подлецы!
– чуть слышно прошипел он, там людей убивают, а они... а, мать их!.. Вот бы пальнуть! Больно ловко!..
– оживленно прибавил он.
И вдруг произошло что-то такое ужасное, что весь мир заблестел перед Сливиным, как закрутившееся в вихре огненное кольцо.
Чернобородый вытянул руку, и три поразительно резких ярких выстрела прогремели по направлению к солдатам. Кто-то там пронзительно закричал, кто-то как будто упал, как будто сотни лиц с широко выпученными глазами заглянули в самую душу Сливина, и в следующее мгновение перед ним был только мрак, пустота улицы и быстрый ветер, бивший в лицо.
Они рядом неслись по улице, сжав в руке револьверы, и улица неслась им навстречу, мелькая в темноте черными окнами, впадинами ворот и призраками фонарей, смотревших на них, как живые.
Сливин хрипел и задыхался от бега, в груди его неудержимо колотилось сердце, и ужас, ни с чем не сравнимый, уносил его, как ураган.
– Что вы... сделали!..
– прохрипел он, задыхаясь.
– Ладно... по крайности!..
– прокричал чернобородый срывающимся от бега и волнения торжествующим голосом.
Сзади уже слышался звонкий дробный стук копыт нескольких лошадей, скачущих во весь опор, слышались озлобленные крики, и две яркие молнии с сухим треском пронизали тьму. Казалось, вся улица, весь мир ожили и бешено несутся в погоне за Сливиным.