Человеческий крокет
Шрифт:
— Ягодка, — отметил муж Мэдж, похотливо воздев бровь.
Ну честное слово, сказала Элайза жениху, можно подумать, я украшение на свадебном торте, и Гордону захотелось съесть ее целиком. До последней крошки, чтоб никому не досталось. «Да какой еще торт?» — ворчала Вдова, поскольку торт был военный, с допоенными финиками, обнаруженными в недрах патентованной бакалейной кладовой. Сготовлен тяп-ляп, «дорогое удовольствие, — сообщила Вдова своим рыбьим дочерям, — для дешевой, сами понимаете».
Почему они так спешно поженились?
— Скользкое дело, — заметила Палтус
— Подозрительно, — сказала Вдова.
— Очень, — согласилась Треска Мэдж.
Они вообще в курсе, что королева Виктория умерла? спросила Элайза новоиспеченного мужа.
— Не факт, — засмеялся тот, впрочем он нервничал.
Вдова и Винни жили во мраке Средневековья. И им там нравилось. Даже не знаю, что хуже, сказала Элайза, — быть Винни на Ивовом проспекте или Мэдж в Мирфилде. И громко расхохоталась, отчего на нее уставилось все собрание.
Чарльз родился в поезде, что объясняется взбалмошностью Элайзы, пожелавшей развеяться в брэдфордском театре «Альгамбра», хотя любая нормальная женщина в ее положении сидела бы дома, задрав ноги повыше, и лелеяла бы свои варикозные вены и геморрой.
— Недоношенный, — молвила Вдова, опасливо укачивая Чарльза. — Хорошо хоть здоровенький. — На миг растаяв от своей бабушковости, она попыталась одарить Элайзу улыбкой. Винни из окна больничной палаты обозревала Брэдфорд. Она никогда не уезжала так далеко от дому. — И крупный, — прибавила Вдова, восхищенная, саркастичная, растроганная, и все это разом — очень неудобно. — Ты только подумай, — сказала она Элайзе и сощурилась, поскольку выиграл сарказм, — каким бы он получился, если б ты выносила все девять месяцев.
Ой, я вас умоляю! сказала Элайза, делано содрогаясь и закуривая сигарету.
— Дитя медового месяца, — задумчиво сказала Вдова, гладя ребенка по щеке. («Вот только чьего медового месяца? А?» — писала Винни в Мирфилд.) «Интересно, на кого он похож? — писала она Гордону. — На тебя он не похож ни капли!» Винни — чемпионка по нарочитым восклицательным знакам! (И чемпионка по количеству писем со времен упадка эпистолярного романа.)
Совершенный херувимчик, молвила Элайза, а затем: Голубушка, я бы все на свете отдала за бокал джина.
Появление Чарльза даже отметили в газетах:
ГЛИБЛЕНДСКИЙ РЕБЕНОК РОДИЛСЯ В ПОЕЗДЕ,
собственнически возвестила «Вечерняя газета Глиблендса». Так Вдова и узнала, что у нее завелся внук, — Элайза не потрудилась прислать весточку из больницы, куда ее отвезли, когда поезд наконец прибыл на вокзал.
— Да уж, эта в газету попадет как пить дать, — фыркнула драконша Винни.
Родился в поезде. Люди из кожи вон лезут, желая помочь, проводник переводит ее в первый класс, чтоб ей было где кричать и стонать (что она проделывала весьма воспитанно, единодушно признали все), — она так сказала проводнику: Голубчик, вы просто ангел, что ей, решил он, самое место в первом классе. Непонятно было, что писать Чарльзу в свидетельстве о рождении. Он был философской головоломкой, как Зенонова стрела,
— Что напишем — где он родился? — спросил Гордон, вернувшись домой на побывку.
В Первом Классе, голубчик, где же еще? отвечала Элайза.
Увы, Чарльз получился довольно-таки уродлив.
— Встречают по одежке, провожают по уму, — объявила Вдова, повелительница невнятных клише.
Впрочем, Элайза (естественно — она же мать) объявила, что красивее ребенка в мире не бывало. «Чарли мой красавчик», — тихонько пела она Чарльзу, кормя его грудью, и тот ненадолго переставал сосать и дергать и улыбался матери беззубыми деснами.
— Улыбчивый какой младенчик, — говорила Вдова — она не знала, хорошо это или плохо.
Элайза подбрасывала Чарльза на коленях и целовала в загривок. Винни разлепляла губы и цедила:
— Избалованный вырастет.
Повезло ему, отвечала Элайза.
Гордон наконец приехал на побывку и узрел сына, уже веснушчатого, как жираф, и с морковным хохлом на обширной лысой макушке.
— Рыжий! — злорадствовала Винни. — Интересно знать — в кого?
— Крепенький он у нас, — сказал Гордон, не обращая внимания на сестру. Он уже влюбился в своего рыжеволосого отпрыска.
— Ни капельки на тебя не похож, — твердила Винни.
Гордон таскал Чарльза по дому на закорках.
— И на Элайзу тоже, — отвечал Гордон, и тут был, конечно, совершенно прав.
Затем Гордона отправили полетать в европейских небесах — они посерее английских.
— Можно подумать, — усмехалась Винни, — он воюет с люфтваффе в одиночку.
— Железные нервы, — говорила Вдова. Железный человек.
Золотое сердце, смеялась Элайза — смех у нее был бурливый, довольно страшный.
До конца побывки Гордон умудрился зачать еще одного ребенка (Нечаянно получилось, голубчик!).
— Приглядишь за Элайзой? — спросил он мать перед отъездом.
— Как могу я не приглядеть? — отвечала она, и ее синтаксис чопорно каменел, как ее хребет. — Все-таки под одной крышей живем.
В пропаренной и влажной ванной Вдова раздвигала вездесущие джунгли Элайзиных чулок, недоумевая, отчего это входит в ее обязанности. А кроме того, размышляла Вдова, — откуда у нее чулки? У Элайзы всего имелось в избытке — чулки, духи, шоколад; чем она за них расплачивалась? Вот что интересовало Вдову.
— Хоть этот ребенок не родится в дороге, сказала она Элайзе. Вдова боялась, как бы Элайза не собралась в харрогитские турецкие бани или на денек в Лидс.
Элайза загадочно улыбнулась.
— Мона Лиза, дьявол ее дери, — вслух сказала себе Винни, на обед куря сигареты в кладовке патентованной бакалеи.
Элайза вплыла в лавку, чреватая, как надутый парус. Села в гнутое деревянное кресло для усталых покупателей под громадными красно-черно-золотыми чайницами с поблекшими японками — в этих чайницах некрупный ребенок поместился бы. Подтянула Чарльза себе на колено и пососала ему пальцы, один за другим. Винни брезгливо содрогнулась. Он меня смешит, сказала Элайза и в доказательство расхохоталась, как всегда нелепо. Элайзу много чего смешило, и почти все Вдова и Винни вовсе не полагали забавным.