Человеческое тело
Шрифт:
— Что ты несешь? Стой, где стоишь: здесь ты в безопасности!
— А я говорю, что пойду в другое убежище. Не стану я торчать на улице.
— Стой, где стоишь! Это приказ.
Со спины он прикрыт стенкой из габиона, однако пыльный ветер залетает в коридор и хлещет в лицо. Постепенно задор пропадает, Чедерну охватывают волнение и дрожь. Будь на нем шлем и жилет, он бы сел и свернулся калачиком, а так он чувствует себя раздетым. Песок застревает в волосах, проникает повсюду — за шиворот куртки, в носки, в ноздри. Упади снаряд где-то рядом, осколок легко может попасть ему в плечо или, что еще хуже, в шею. А он вовсе не собирается
Вдруг Чедерну осеняет:
— Эй, Митрано!
— Чего тебе?
— Слушай, там вроде кто-то лежит. Похоже на человека. Сходи посмотри!
Все оборачиваются в их сторону, внезапно напрягшись. Чтобы успокоить товарищей, Чедерна бросает на них хитрый взгляд.
Однако Митрано так легко не сдается.
— Я тебе не верю, — говорит он. Он-то знает, что доверять Чедерне нельзя. Это он виноват в том, что Митрано стал посмешищем для всей базы, особенно после того, как Чедерна вышел к вертолету с прибывшими с визитом офицерами, размахивая плакатом «Заберите Митрано!». Чедерна вечно над ним издевается, в столовой таскает у него с тарелки еду, пережевывает, а потом выплевывает ему на поднос, дразнит его монголоидом и дохляком. Только вчера Чедерна взял его пену для бритья, выдавил целый баллончик себе на грудь, на которой нет ни единого волоска, и с гордым видом принялся разгуливать по базе.
— Да нет, там точно лежит что-то темное. Может, ему нужна помощь? Давай сходи, посмотри!
— Кончай, Чедерна! — вмешивается Симончелли. — Не смешно.
— Ага, очередная твоя шуточка, — говорит Митрано.
— Ну и не надо, раз ты от страха в штаны наложил. Сам схожу, — говорит Чедерна, поднимаясь на ноги.
— Так ты серьезно?
— А то.
Митрано мгновение колеблется, потом освобождается от ног сидящего напротив Руфинатти и на карачках выползает из бункера. Чедерна указывает ему направление.
— Я ничего не вижу.
— А ты посмотри получше.
Как все и ожидали (все, кроме Митрано), Чедерна отталкивает его локтем и занимает место в убежище.
— Попался!
— Эй, ну-ка убирайся! Это мое место.
— Да ну? Что-то я не вижу таблички с твоим именем.
— Так нечестно.
— Так нечестно, так нечестно, так нечестно… ты что, баба, что ли?
Чедерна садится на корточки, прижимаясь спиной к цементной стенке. Однако всем остальным это не нравится. Все косо глядят на него.
— Ну и сволочь! — говорит Кампорези. Дзампьери резко убирает руку из-под ноги Чедерны.
Тот не понимает, что на них нашло, обычно им весело, когда он подтрунивает над Митрано, а тут все встали на его сторону. Развоображались вконец — вот в чем дело, Чедерна им так и говорит:
— Чего вы развоображались? — но легче от этого не становится, и стыд, который все больше переполняет его, не проходит — противное, непривычное чувство. Даже Йетри старается не смотреть в его сторону, словно ему за него неловко. — Чего вы развоображались? — тихо повторяет Чедерна.
Митрано тянет его за рукав.
— Я тут стоял, — говорит он плачущим голосом.
Чедерна хватает его за руку, выворачивает ее и держит, пока Митрано не начинает просить пощады.
— Лейтенант,
— Нет, синьор.
— А в брисколу?
— Тоже нет.
— Ну хоть в тресетте?
— Командир, вам правда хочется сыграть в карты… сейчас?
— А вы можете предложить что-то получше? Только не в шашки. Игра для придурков. — Он разбивает колоду пополам и смотрит, какая открылась карта: червовый валет. — Ну и скукотища, лейтенант! Поверьте мне: кончится тем, что мы проиграем эту войну. Эти ублюдки добьются того, что мы подохнем со скуки.
Единственные, кто шевелится в бункере, — маленькие волосатые пауки на дрожащих ножках, тоже спрятавшиеся здесь от песчаной бури и бомб. Они ползают вниз головой там, где нет людей, то есть на потолке, который буквально кишит ими. Солдаты провожают паучков глазами — больше смотреть особенно не на что. Маттиоли протягивает руку, зажимает одного паучка большим и указательным пальцами, глядит, как тот дергается, а потом раздавливает.
Сержант Рене первым нарушает тишину — если это можно назвать тишиной, поскольку минометы продолжают обстрел. Он говорит то, что в подобной ситуации все предпочли бы не слышать:
— А где Торсу?
Рене пересчитал своих и заметил, что не хватает сардинца. Он сразу понял, кто отсутствует, за годы проводить перекличку стало для него столь же естественно, как дышать. Чтобы понять, какого пальца не хватает у него на руке, Рене понадобилось бы столько же времени.
Помрачневшие солдаты молчат. Потом Аллане говорит:
— Он остался в палатке. — И добавляет, словно пытаясь оправдаться за всех: — Ему плохо. С койки не встать.
В последние дни температура у Торсу то опускалась, то поднималась, нередко доходя до сорока. В самые тяжелые минуты он бормочет что-то несвязное, отчего остальные лопаются со смеху. Твердую пищу Торсу принимать не может, лицо осунулось, скулы заострились, и хотя он почти ничего не ест, расстройство желудка не проходит. Ночью Рене слышит, как Торсу стучит зубами от холода, пару раз даже пришлось заткнуть уши восковыми затычками.
— Надо за ним сходить, — говорит Дзампьери, но в ее взволнованном голосе слышна истеричная нотка.
Несколько ребят с нерешительным видом встают на колени, ожидая приказа командира. Поскольку приказа не слышно, они усаживаются обратно на землю. Рене вопросительно смотрит на Чедерну: это самый надежный из его людей, единственный, с кем он должен считаться.
— Нельзя его сюда тащить, — говорит Чедерна. — Сидеть он не может, а положить его негде.
— Ну ты и козел! — взрывается Дзампьери.
— Сама ты козлиха!
— Боишься, что Торсу займет твое место?
— Нет. Боюсь, что кого-нибудь убьют.
— И давно ты у нас стал таким заботливым? Я думала, тебе важно только, чтобы тебя не убили.
— Дзампа, ты не понимаешь, что говоришь.
— Разве? Почему же тогда Митрано теперь стоит снаружи, а ты прилип к моей заднице?
— К твоей заднице только вошь прилипнет.
— Прекратите! — вмешивается Рене. Ему нужно подумать в тишине. Помимо того, что принести Торсу на руках будет непросто, остается проблема места. Можно перетащить его на командный пункт, но тогда надо пересечь плац — самое незащищенное место на базе. Ради одного солдата ему придется подвергнуть серьезной опасности четырех или пятерых людей. Это оправдано?