Человечество: История. Религия. Культура Древний Рим
Шрифт:
И тут, при почти полном замешательстве остальных трибунов, один из них, Авл Вергиний, обвинив Цезона в уголовном преступлении23, вызвал его в суд. Но это только распалило неукротимый дух Цезона; он стал еще непримиримее к предложенному закону, возмутил народ и пошел настоящей войной против трибунов. Обвинитель не сдерживал обвиняемого, позволив ему самому возбудить против себя ненависть и дать новые доказательства своей виновности: закон вносился на обсуждение уже не затем, чтобы быть принятым, а чтобы раздразнить опрометчивого Цезона.
Среди защищавших Цезона был и отец его, Луций Квинкций, по прозванию Цинциннат, который просил простить его сыну ошибки молодости и, чтобы перечнем сыновних заслуг не усугубить ненависти, умолял помиловать его и напоминал о том, что сам он, Цинциннат, ни словом ни делом ни перед кем не провинился. Одни не слушали эти мольбы – кто из застенчивости, кто из страха, другие в ответ жаловались
Вергиний приказал схватить Цезона и заточить в темницу. Но патриции на силу ответили силой. Были призваны другие трибуны, которые приняли промежуточное решение: воспользовавшись своим правом заступничества, они запретили держать Цезона в заточении, но объявили о привлечении его к суду и сказали, что в случае неявки потребуют обещания об уплате пени. Было решено назначить поручителей, из которых каждый вносил залог в три тысячи медных ассов. Определить число поручителей было вверено трибунам. Сошлись на десяти: столько поручителей обвинитель счел достаточной порукой для обвиняемого. Так Цезон первым в Риме представил общественных поручителей. Отпущенный с форума, он ближайшей ночью удалился в Этрурию. Обратно в Рим он уже никогда не вернулся. У отца Цезона безжалостно отобрали все деньги; распродав свое имущество, он довольно долго жил, точно в ссылке, в заброшенной лачуге где-то за Тибром
Патриции после изгнания Цезона пали духом, а знатнейшие из них готовы были уступить управление государством; но молодежь, особенно из Цезонова окружения, не оробела. Как только на рассмотрение был внесен закон о кодификации, они во главе целого воинства клиентов выступили против трибунов, так что голосование оказалось проваленным. Простой народ жаловался, что вместо одного Цезона явилась тысяча новых.
В декабре стараниями патрициев консулом был избран Луций Квинкций Цинциннат, отец Цезона. Этот выбор внушил сильные опасения трибунам, поскольку Квинкций, получив власть, объявил: следующих выборов консулов не будет, не таков, мол, у государства недуг, чтоб можно было излечить его обычными средствами; ему нужен диктатор, дабы всякий, кто вознамерится подорвать общественный строй, помнил, что самовластье диктатора обжаловать невозможно. Услышав эту угрозу, трибуны в окружении взволнованной толпы явились на Капитолий, где в это время заседал сенат. Плебеи подняли шум и стали упрашивать о покровительстве то консулов, то сенаторов. Но консул не отменил своего решения до тех пор, пока трибуны не дали обещания подчиниться сенату. Тогда, после доклада консула о требованиях трибунов и плебеев, сенат постановил, что трибуны в этом году не внесут своего закона, а консулы не выведут из Города войска. Впредь сенат объявил опасным для государства продление срока полномочий консулов и переизбрание трибунов.
Консулы подчинились предписаниям сената, а трибуны, несмотря на возражения, были избраны снова. Тогда и сенаторы, чтоб ни в чем не уступать плебеям, вознамерились вновь избрать консулом Луция Квинкция. И тут консул совершил свой самый запомнившийся за целый год поступок. «Стоит ли удивляться, отцы-сенаторы, – сказал он, – что ваше влияние на плебеев так ничтожно? Вы же сами его и умаляете! Стоило плебеям нарушить сенатское постановление о продлении срока полномочий, как вы решаетесь тоже его нарушить, чтоб не уступить толпе в безрассудстве. Или, по-вашему, кто проявляет большее легкомыслие и произвол, тот и большего стоит в государстве? Но ведь нарушать собственные постановления и указы не только легче, чем чужие, но и совершенно бессмысленно. Что же, сенаторы, подражайте безрассудной толпе, повторяйте чужие проступки, вместо того чтобы быть образцом для других, дабы другие брали пример с вас, а я не стану подражать трибунам и не потерплю, чтоб, вопреки сенатскому постановлению, меня объявляли консулом…»
3) Первая диктатура Цинцинната
В 458 г. до Р.Х. консулами стали Луций Минуций и Гай Навтий. Вскоре огромное войско сабинян, опустошая все вокруг, подошло чуть ли не к стенам Рима: разорены были окрестности, и страх охватил Город. Одновременно войну начали эквы. Тогда плебеи (до этого упорно противившиеся набору) согласились взяться за оружие. Было набрано два больших войска. Одно повел на сабинян Навтий. Разместив лагерь у Эрета, он небольшими набегами, чаще ночными вылазками, так разорил земли сабинян, что по сравнению с ними римские владения казались почти не тронутыми войной. А Минуцию в войне против эквов не хватило ни удачи, ни силы духа: став лагерем недалеко от противника и не проиграв сколько-нибудь значительного боя, он струсил и не оставлял лагеря. Заметив это, неприятель, чью смелость питал, как водится, чужой страх, ночью подошел к лагерю, но в открытом бою успеха не добился и на следующий день воздвиг вокруг лагеря укрепления. Правда, прежде чем враги, окружив вал,
Квинкций владел за Тибром четырьмя югерами земли. Послы застали его за обработкой земли и после обмена приветствиями в ответ на их просьбу нарядиться в тогу, Квинкций удивленно спросил, что стряслось, и велел жене Рацилии скорей принести ему тогу из их лачуги. Когда он, отерши пыль и пот, оделся и вышел к послам, те радостно приветствовали его как диктатора и, описав, в каком страхе пребывают воины, призвали в Рим. Для Квинкция был на счет государства снаряжен корабль, у переправы его встретили вышедшие навстречу три его сына, затем остальные родственники и друзья и, наконец, почти все сенаторы. В окружении этой свиты и шествовавших впереди ликторов он был препровожден домой.
На другой день диктатор пришел на форум до рассвета и назначил начальником конницы Луция Тарквиция, родом патриция, но по бедности служившего в пехоте, а воинской доблестью далеко превосходившего римскую молодежь. Вместе с начальником конницы Цинциннат явился на собрание, остановил судопроизводство, велел закрыть по всему городу торговлю и запретил какую бы то ни было частную деятельность. Затем он приказал всем, достигшим призывного возраста, с оружием в руках явиться до захода солнца на Марсово поле, имея при себе пятидневный запас еды и по двенадцать кольев; тем же, кто был уже стар для войны, он велел приготовить еду для своих соседей-воинов, занятых подготовкой оружия и кольев. Итак, молодежь кинулась разыскивать колья, где только можно. Никому не было отказа, и все явились в полной готовности точно в назначенное диктатором время. Войско, построенное походным порядком, было готово в случае надобности развернуться к бою – легионы, ведомые самим диктатором, и всадники под предводительством начальника конницы. И тем и другим было одно напутствие: прибавить шагу!
Диктатор объехал неприятельский лагерь и, осмотрев, насколько ночью можно было что-то разглядеть, его расположение, повелел военным трибунам отдать приказ воинам, чтобы те, сложив в одном месте снаряжение, вернулись в строй с оружием и кольями. Приказ был исполнен. Тогда диктатор, растянув походный строй в одну шеренгу, окружил ею лагерь и приказал, чтобы по условному знаку каждый, издавая воинственный клич, начал возводить насыпь с частоколом. Затем был подан сигнал. Войско стало проводить приказ в исполнение. Крики слышались со всех сторон, они донеслись до вражеского, а затем до консульского лагеря, сея в одном страх, а в другом – истинную радость. Криками осажденные дали знать легионам диктатора, что тоже вступили в решающую схватку. Эквы пытались помешать окружению своего лагеря, но, так как изнутри завязал сражение осажденный враг, они повернули оружие против него и уступили осаждающим целую ночь для работы. К восходу солнца насыпь с частоколом была готова. Воины Квинкция вновь взялись за оружие и начали наступление со стороны вала.
Нависшая с двух сторон опасность вынудила эквов перейти от сраженья к мольбам; они заклинали и диктатора, и консула не превращать победу в резню и позволить им удалиться, оставив оружие. Консул велел им идти к диктатору, а тот в гневе обрек их на еще больший позор: полководца Гракха Клелия вместе с другими предводителями приказал привести к себе в оковах, а город Корбион очистить. Крови эквов он-де не жаждет, пусть себе уходят, но, чтобы они наконец признали, что покорен и смирен их народ, пройдут они под ярмом. Ярмо это делалось из двух копий, воткнутых в землю, и третьего, служащего перекладиной. Под таким ярмом и прогнал диктатор эквов.
Одержав победу, Квинкций на шестнадцатый день сложил с себя диктаторские полномочия, полученные на шесть месяцев. В эти дни консул Навтий блестяще выиграл сраженье с сабинянами при Эрете, присовокупив к этому разгрому опустошение сабинских полей.
4) Решение о кодификации законов
В начале 457 г. до Р.Х. пришла весть о вторжении сабинян. Страх заставил трибунов разрешить набор, но при условии, что отныне – поскольку они пять лет терпели издевательства и мало чем помогли плебеям – избираться будут десять трибунов. Нужда заставила сенаторов дать согласие, обусловив его единственно запретом избирать в трибуны одних и тех же. Выборы были проведены немедленно, из опасения, что после войны эта возможность, как и прежние, будет упущена. На тридцать шестой год существования трибуната были избраны десять народных трибунов, по два от каждого разряда. Этот порядок избрания был предусмотрен и на будущее.