Шрифт:
Майлз Джон Брейер. Человек без аппетита
После демобилизации из армии по окончании войны я в течение года учился в университетах Вены и Парижа. Затем я вернулся в Чикаго и открыл офис на Западной 26-й улице. Вскоре после этого я принял своего первого посетителя в лице прекрасной жены и недавней невесты моего старого приятеля, доктора Вольни. Я тепло поприветствовал ее, поскольку не видел ни ее, ни ее мужа в течение многих месяцев. Она казалась встревоженной и, не теряя времени, перешла к делу
– Доктор, – сказала она, – я бы хотела, чтобы вы дали мне совет как врач и как друг. Я боюсь, что мой муж чем-то болен.
– И на что он жалуется? – спросил я.
– Он утверждает, что никогда не
– Может быть, он ест в другом месте?
Она покачала своей хорошенькой головкой.
– Нет. Он бы рассказал мне об этом. Он не из таких. Он доверяет мне все, кроме своей научной работы, в которой я ничего не понимаю. Сначала, естественно, я подумала, что ему не нравится моя стряпня. Но это глупая мысль; я не несмышлёная шестнадцатилетняя девочка. Я достаточно мудра, чтобы понять ситуацию, если бы это было так; когда я думаю об этом, мой здравый смысл подсказывает мне, что причина в другом. Должна быть какая-то причина, по которой он не ест. Он продолжает оправдываться – что он не голоден; что он поел, а я этого не заметила; что он сидит на диете, чтобы избежать ожирения, но все это звучит слишком неправдоподобно.
Я был вынужден объяснить встревоженной жене, что, прежде чем я смогу помочь ей, мне нужно будет более подробно изучить состояние ее мужа, для чего мне нужно будет встретиться с ним лично.
– Нет, я боюсь, если вы придёте к нему по этому поводу, ему это не понравится. Он настаивает, что с ним все в порядке, и действительно выглядит и ведет себя, как совершенно здоровый. Я только боюсь, как бы это не стало началом какой-нибудь страшной болезни, подкрадывающейся к нему незаметно. Это ведь вполне возможно; он всегда работает над странными вещами, которые перенапрягли бы мозги дюжины обычных людей.
– Что ж, – сказал я, – мне всё же придется навестить его. Это единственный способ докопаться до истины. В любом случае, я давно его не видел, и мне хотелось бы узнать, что он теперь из себя представляет. Я ничего не скажу о том, что вы мне рассказали, но буду внимательно наблюдать за ним.
Она оставила мне открытое приглашение поужинать в их доме в тот день, когда я смогу прийти. Я немного посидел, погрузившись в море воспоминаний о моем необыкновенном друге. Мы были соседями по комнате в колледже, где я досконально узнал его незаурядную личность. С тех пор мы виделись лишь мельком и редко, но я следил за газетными сообщениями о нем во время моих европейских штудий.
То, что такой отшельник, каким я его знал, мог расцвести благодаря такой красивой любовной связи, как у него, было для меня неожиданностью. Он привлек к себе всеобщее внимание благодаря роману, который, как я думал, мог быть показан только на киноэкране; это было последнее, чего я ожидал от такого крота, как Вольни. И все же, после того, как я обдумал и проанализировал это дело, я был вынужден признать, что логически это было именно то, чего можно было от него ожидать. Ибо, если и можно было приписать ему какую-то характерную черту, так это то, что он неизменно достигал цели, к которой стремился. Во всем он придерживался строго научного подхода. Он четко определял, чего именно хочет, изучал все, что можно было об этом узнать, исследовал все возможные способы достижения этой цели, выбирал из них наилучший и затем принимался за дело, используя все свои знания и силы. Я не сомневаюсь, что его методика в этом сердечном деле могла быть поставлена в один ряд с остальными его научными достижениями, судя по эффективности, с которой он ее выполнил.
Я могу опустить повторение подробностей; мои читатели, если они живут на Среднем Западе, читали обо всем этом в газетах, являвшихся моим единственным источником информации. Впервые они появились в печати, когда к делу подключился Уинслоу, и тогда же были опубликованы различные
Да, я должен навестить его. Теперь, когда мы оба жили в достатке, мы должны вспомнить те давние времена, когда мы были студентами и нас связывала главным образом бедность. Помимо того, что у него был такой замечательный ум, я запомнил его еще и потому, что он был таким бедным, беднее меня, и часто голодал. Он почти все время был голоден, и часто я делился с ним своими скудными средствами. Он часто сожалел о том, что человек должен есть; он говорил, что это было не только неудобно в тех случаях, когда человеку нечего было есть, но и с точки зрения законов природы – питание было очень неэффективным; растениям гораздо лучше, потому что они могут обходиться без еды.
Он был самым блестящим студентом-исследователем, когда-либо обучавшимся в университете. Мои собственные достижения в научной области были немалыми, но я всегда считал его ум каким-то сверхъестественным чудом. Как я мог осуждать его жену, если она опасалась за его рассудок? Его обширные познания во многих областях науки, оригинальность его идей, ясность его рассуждений и поразительное мастерство, с которым он работал, были не менее удивительны и интересны, чем решимость, с которой он скрывал свои способности и свою работу и старался не привлекать к себе внимания. Все, кроме меня, считали его малоизвестным занудой.
Я вспомнил несколько случаев в университете, показывающих, что это был за человек. Однажды днем, когда воздух был наполнен волнением перед самым крупным футбольным матчем года и все, от уборщиков до профессоров, в напряжении ожидали исхода игры, Вольни нигде не было видно. Я не видел его с утра, но наконец обнаружил в нише одной из биологических лабораторий, в окружении стеклянных приборов, склонившегося над микроскопом.
– Футбол? – рассеянно пробормотал он. – Послушай… Ты знаешь, что такое абиогенез? Смотри сюда…