Человек без души
Шрифт:
Улегшись в мягкую постель, он некоторое время пытался унять кружение в голове, но безуспешно. Странные и опасные мысли всплывали из водоворота, угнездившегося в мозгах, которые, должно быть, стали жидкими от выпитого пива. А что, если такое небывалое радушие хозяев – хитрая уловка? Может, они как следует усыпляют бдительность своих гостей, чтобы потом, глубокой ночью, подкрасться и убить? Кто станет искать пропавшего в такой глуши – а если и станет, то кто найдет? Мысль понемногу расплывалась, поглощая все остальное, и вскоре Дальвиг, как следует глотающий прохладный воздух у окна, пришел к решению. Никогда осторожность не будет лишней! Нужно немного обезопасить свой сон – точно так, как он делал это в шатре кочевников, устроив фокус с «засушенной тревогой». Выпростав из тряпья Книгу, Дальвиг уселся с ней у мутного окна, по которому был размазан белый свет луны. Почти воткнувшись носом в строчки, он отыскал нужную страницу и пару раз прочел заклинание про себя, чтобы запомнить. Потом, отстранившись от Книги, шепотом прочитал его вслух. В конце следовало подставить к губам ладонь, чтобы слово тревоги, превратившееся
Значит, слабая магия вроде «засушенной тревоги» здесь не действует? А как насчет другой, посильнее? Лихорадочно разворошив вещи в сумке, Дальвиг нашел Жезл и навел его на ножку ближайшего табурета. Палец привычно скользнул по руне, но лишь два отдельных слабых огонька вспыхнули на дереве – вспыхнули и тут же погасли. Не осталось даже копоти… Застыв от страха, Дальвиг бездумно ощупал Жезл, обреченно ощущая его холодность. Швырнув его в сумку, Эт Кобос продолжал сидеть и чувствовать, как весь хмель вытекает из него, словно вода из пробитого у дна бочонка. Так, значит, охотиться на тарпалуса ему придется голыми руками? Вяло и безнадежно Дальвиг вынул из ножен Вальдевул и свистящим шепотом велел ему рубить. Без замаха, без желания и веры в успех он ткнул лезвием в пол – и едва не кувырнулся следом, потому как лезвие легко и плавно вошло, в крепкие ясеневые половицы. Вскочив как ошпаренный, Дальвиг поспешно задрал меч вверх и немедленно прорубил потолок, счастье, что всего на ладонь. Видно, пьяный туман покинул его не до конца, раз он вытворяет такое! Стараясь как можно тщательнее следить за руками, Эт Кобос вывел дрожащие руки перед собой, с любовью и умилением разглядывая уродливый темный клинок. Экая сила в нем скрыта, если даже в этой проклятой стране, лишенной волшебных сил, он нисколько не потерял своих магических качеств! «Не руби!» – почти умоляюще прошептал Дальвиг и благоговейно погладил Вальдевул кончиками пальцев. Еще немного – и на глаза его навернутся пьяные слезы. Слава, слава одиннадцати древним волшебникам и их могучим заклинаниям, не боявшимся ненавидящей волшебство страны. Переполненный счастьем, забывший обо всех опасениях, Дальвиг лег в кровать и уснул в тот же самый момент, когда голова коснулась подушки.
В течение трех дней кузнец Трамста ковал ему доспехи. Впрочем, работал он не один, а вместе с кожевником. Кузнец сделал пару десятков пластин величиной с пол-ладони каждая, два наплечника и грубый, но прочный шлем. Кожемяка сработал толстую, но хорошо выделанную рубаху с полами до колена, и пластинами ее покрыли сверху донизу. Между ними оставалось довольно большое расстояние, и Дальвиг сразу задумался о пользе такой «брони». Впрочем, дареному коню в зубы не смотрят… К тому же рубаха оказалась довольно легкой и не стесняющей в движениях – даже наплечники пришлись впору и позволяли как следует размахнуться мечом. Шлем имел круглую форму, с шишаком на макушке, с массивным трехгранным язычком на переносице. Трамста где-то в дедушкином сундуке откопал клок старой стальной кольчужной рубахи, отчистил ее от ржавчины и приделал к шлему на манер бармицы. Получилось не очень красиво, зато шею закрывала приятно бренчащая полоса стали.
Эдакая роскошь обошлась Дальвигу всего в десяток золотых. Если учесть, что железо здесь стоило по золотому за кусок величиной в башмак, выходило, что за упорную трехдневную работу деревенские мастера взяли каких-то три монеты. Таков уж был характер здешних жителей. Радушие и щедрость так и выплескивало наружу едва ли не у каждого, с кем встретился Дальвиг. Все, от мала до велика, слышали грустную историю о подлом колдуне и норовили угодить бедному рыцарю, собравшемуся к тому же совершать небывалый подвиг. Нет, даже два: первый – найти тарпалуса, а второй – победить его в бою. Все три дня, пока делался доспех, Дальвиг и Хак ели до отвала, и всей работы у них было – раз за разом рассказывать истории о путешествии и столкновении с вымышленным колдуном. Хотя нет, Хак-то помалкивал, а если вступал в разговор – то молол какую-нибудь чепуху. Днем он то гонял собак по улицам вместе с голозадыми ребятишками, то купался в речке, то играл с котятами. Кто бы ни глянул на Счастливого остолопа – всяк вытирал глаза от навернувшейся слезы и слал проклятия волшебнику, лишившему ума такого видного парня.
Гостить здесь, вероятно, можно было еще долго – но сердце звало Дальвига в дорогу. Утро четвертого дня они встретили в седлах. Набравшиеся сил кони лоснились и рвались понестись вскачь, недовольно храпя, когда узда сдерживала их порывы. Тяжесть нагруженных на спины припасов, казалось, нисколько не заботит
Сердечно попрощавшись с каждым именитым поселянином (а таких набралось с полсотни), Дальвиг двинул Дикаря по заросшей травой дороге. Солнце только-только позолотило небосвод первыми, пока еще слабыми и робкими лучами, а они уже достигли близкой северной опушки.
– Ох, жалко уезжать отсюдова, – тяжело вздохнул Хак. – Чегой-то мы не остались?
– Ну, тебе-то тут хорошо было, котов гонять да рыбу в речке пугать, – пренебрежительно ответил ему хозяин. – А мне в деревне уже наскучило. Люди они добрые, но глуповатые – как раз для тебя. А мне… мне надо на север.
– Зачем, господин?
– Заткнись, дурень! Когда я говорю «нужно», ты должен довольствоваться этим и не задавать вопросов.
– Хорошо, господин, только не ругайтесь! – пискнул Хак, вжимая голову в плечи. – Я вас боюсь сильно, когда вы ругаться начинаете…
– Ладно, ладно, – криво усмехнулся Дальвиг. – Поменьше болтай, и я буду добрым, почти как тот мельник.
Закончив этот короткий разговор, они молча начали долгий скучный путь посреди густого светлого леса.
ЗАМОК ОБРЕЧЕННЫХ
К вечеру они должны были уже углубиться в Белоранну, хотя никаких примет этого, никаких пограничных столбов или дозоров по дороге не встретилось. Однообразный лес, состоящий из берез, кленов и тополей на пригорках, осин в низинах, оставлял между деревьями достаточно места для прохода коней. Буреломы встречались редко, подлесок рос чахлый. Часто попадались ручьи, через которые были перекинуты хилые мостики, однако полные сил кони просто перепрыгивали крошечные «преграды». Солнце пробежало по небосводу и свалилось на верхушки берез, росших по левую руку от дороги, когда утомленные путники достигли развилки. Жара, монотонное покачивание в седле и недавний обильный обед заставляли Дальвига клевать носом и чуть ли не заваливаться на шею Дикаря. Очевидно, поэтому он долго вспоминал слова купца, рассказывавшего, куда следует свернуть. Направо – или налево? Хмуря брови и зло натягивая поводья стремящегося рысить дальше коня, Эт Кобос некоторое время оставался на перекрестке, затравленно переводя взгляд слева направо. Куда же? Кажется, купец говорил направо? Или налево? Вроде дорога к закату кажется более наезженной, но там – сплошная темень, будто стволы деревьев смыкаются друг с другом. А справа, хоть там и ближе к ночи, наоборот, светлее. Что-то ему толковали о зловещем месте, где живут призраки. Скорее они ждут глупых, неспособных запомнить дорогу путешественников слева. Решившись, Дальвиг поддал пятками по бокам Дикаря, и тот с радостным ржанием потрусил направо. Несколько ветвей хлестнули по крупу, а пара даже метилась в лицо седока, будто предупреждая, что тот совершил неправильный выбор, но повернуть ему не позволяла гордость.
Через некоторое время ошибка стала явной – густая трава доходила коням до брюха, колеи едва угадывались. Давным-давно здесь никто не ездил, и, пройдя через пару небольших полян, дорога увела путников в глухую темную чащобу. Как нарочно, здесь росли уже не белые березки и серо-зеленые тополя, а все больше мрачные полуголые сосны и стоящие кучками ели. Иной раз выдавалась проплешина, и на ней стоял, как древний герой, окруженный со всех сторон наступавшими врагами, старый дуб, трухлявый, с поникшими ветками. Чем дальше, тем темнее становилось – сказывалось наступление вечера. Где-то в глубине леса зловеще ухала рано выползшая на охоту сова. Дальвиг уже совсем было собрался повернуть, как вдруг, будто почувствовав его колебания, строй низеньких елок расступился. За их плотными рядами росли хилые березки, трясшие тонкими ветками на ветру, а еще дальше расстилался большой луг. Встав на его границе, Дикарь вдруг заартачился. Тряся мордой и приседая на задние ноги, он пытался пятиться назад, несмотря на понукания. Дальвиг как следует пнул его каблуком в заднюю ляжку, и тогда жеребец, низко опустив голову и храпя, поплелся вперед.
Несмотря на то что вечер был еще довольно ранний, луг поражал сумрачностью. Эт Кобос огляделся и с удивлением заметил полупрозрачные клубы тумана, выползающие из леса со всех сторон. Садящееся солнце над самой кромкой деревьев превратилось в тусклое пятно красно-желтого цвета. По самому лугу тоже ползли языки тумана, гораздо более густые, чем у опушки. Заброшенная дорога совсем исчезла в буйной траве, стоявшей недвижно, словно боявшейся пошевелиться.
Однако все это отложилось в памяти Дальвига как-то мимоходом, ибо прямо перед собой он с похолодевшим сердцем увидал возвышающуюся на фоне темно-голубого неба громаду. Замок был вроде бы небольшим, но здесь, на туманном лугу, в час заката, он, казалось, разрастался и грозил вскоре закрыть собой половину мира. Только пара самых высоких башен была украшена золотыми лучами уходящего солнца. Однако сумерки еще не превратились в темноту, и Дальвиг смог хорошо разглядеть, что замок серьезно пострадал в какой-то давнишней войне. Полосы черной жирной копоти расчерчивали бока башен; конусообразные крыши в иных местах были пробиты или прогорели. Верхняя кромка крепостной стены щерилась в тех местах, где камни кладки вывернула неведомая сила; вместо ворот на уцелевших двух петлях висели гнилые щепы.
Картина была хорошо знакома Дальвигу, ведь не зря он столько лет жил в замке, пережившем штурм… или не пережившем? В мертвом замке? Тем более в этом, пусть давно покинутом и уж точно мертвом, можно будет переночевать. Все лучше, чем под деревом. Придя к этой мысли, Эт Кобос перестал ощущать неприятное щекотание в груди, выпрямился и направил коня прямо к выбитым воротам. Мост был опущен, а ров чем-то заполнен – только не водой и не выросшей на политой кровью грязи травой в рост человека, как в Беорне. Подъехав ближе, Дальвиг сощурился и вгляделся тщательнее – и тут же содрогнулся всем телом. Изо рва торчали руки и ноги множества совсем свежих трупов.