Человек без лица (сб.) ил. И.Мельникова
Шрифт:
В два часа был сервирован ленч, не помешавший пиршеству умов.
В два тридцать раскрасневшийся от приятного возбуждения доктор Джордан признался, что ему претит мысль о роскошной жизни на Каллисто. Там нет ученых. Не с кем поговорить.
Разве там мыслимо что-либо хоть отдаленно напоминающее этот блистательный коллоквиум?
В три часа он без утайки поведал Пауэлу, как ему досталось это проклятое поместье. Сперва им, кажется, владел Крэй де Куртнэ. Старому Ричу (отцу Бена), наверное, каким-то образом удалось оттяпать поместье, и он записал его на имя жены. После
– И конечно, это далеко не единственное, что есть на совести у Рича, – сказал Джордан. – Чего я только не нагляделся, когда работал на него! Но финансисты ведь все жулики. Разве не так?
– На мой взгляд, вы несправедливы к Бену Ричу, – с благородным беспристрастием возразил Пауэл. – В нем многое достойно восхищения.
– О, конечно, конечно, – торопливо согласился Джордан. – Совесть у него все же есть, и это, право, восхитительно. Мне не хотелось бы дать ему повод подумать, будто я…
– Разумеется, – Пауэл с заговорщицким видом одарил Джордана пленительной улыбкой. – То, что как ученые мы можем порицать, нам приходится хвалить как светским людям.
– Мы друг друга понимаем, – сказал Джордан, с чувством пожимая Пауэлу руку.
В четыре часа доктор Джордан уведомил осчастливленного японца, что с радостью передаст самую секретную часть своей работы по зрительному пурпуру этим славным юношам, чтобы помочь им в исследованиях, над которыми они трудятся. Он вручает факел грядущему поколению. Его глаза увлажнились, голос срывался от волнения, и он двадцать минут подробно объяснял принцип ионизатора, разработанного им для «Монарха».
В пять часов доктор Джордан прибыл на аэроскутере на космодром. Доктора провожал весь штат сотрудников лаборатории. Они усыпали его каюту цветами и подарками. Они засыпали его самого бурными изъявлениями благодарности, и когда, набирая скорость, звездолет устремился к четвертому спутнику Юпитера, доктор ощущал приятное сознание, что он принес пользу науке и ни единым словом не нанес вреда своему щедрому и благородному патрону, мистеру Бенджамену Ричу.
В гостиной Барбара старательно училась ползать. Ее недавно покормили, и она перемазалась в желтке.
– Та-та-та-та-та-та, – говорила она. – Тата.
– Мэри! Мэри! Где же ты? Иди скорей сюда. Она говорит!
– Не может быть! – Мэра вбежала в комнату. – Что она сказала?
– Она назвала меня «папа».
– Тата, – сказала Барбара. – Та-та-та-та-та-та.
Мэри облила его презрением.
– Ишь что придумал. Ничего она не говорит, просто лопочет: Та-та-та.
Мэри направилась в кухню.
– Она хотела сказать «папа». Она ведь еще маленькая, и ей трудно выговаривать слова.
Пауэл наклонился к Барбаре:
– Скажи
– Та-та, – милым детским голоском протяжно отозвалась Барбара.
Пауэл капитулировал. Минуя уровень сознания, он, как прежде, обратился к подсознанию:
– Здравствуй, Барбара.
– Это снова ты?
– Ты меня помнишь?
– Не знаю.
– Конечно, помнишь. Я тот малый, что без спросу лазит к тебе в душу, чтобы помочь тебе унять ее смятение.
– Значит, нас только двое?
– Только двое. Ты знаешь, кто ты? Хочешь, я расскажу тебе, как получилось, что ты совсем одна и бесконечно далека от всех?
– Я ничего не знаю. Расскажи.
– Слушай, милое мое дитя, когда-то давным-давно все это с тобой уже было – тогда ты тоже просто-напросто существовала. Потом ты родилась. У тебя была мать, был отец. Ты выросла и стала красивой, стройной, грациозной девушкой с белокурыми волосами и темными глазами. Ты прилетела с Марса на Землю вместе с отцом, и вы…
– Неправда. Кроме тебя, нет никого другого. Нас только двое в темноте.
– Нет, Барбара, у тебя был отец.
– Никого у меня не было. Никого нет.
– Прости, милая. Мне очень жаль, но мы опять должны пройти через эту муку. Мне нужно кое-что узнать.
– Нет. Нет, прошу тебя. Нас с тобой только двое. Дух, миленький, прошу тебя, не надо.
– Мы и будем вдвоем. Иди сюда, моя хорошая. Твой отец в другой комнате… в комнате, похожей ни цветок… и вдруг мы слышим…
Пауэл глубоко вздохнул и крикнул:
– Помощь, Барбара! Помощь!
И они замерли, напряженно прислушиваясь. Прикосновение постельного белья. Холодный пол под босыми ногами… нескончаемый коридор… а потом, добежав до комнаты, похожей на орхидею, они врываются в дверь, с криком шарахаются прочь от страшного Бена Рича, который что-то прикладывает к губам отца. Что он к ним приложил? Задержи этот образ. Сфотографируй. О господи! Как ужасен был этот приглушенный взрыв! Голова проломлена, и тот, который вызывает столько нежности, почтения, любви, неестественно скорчившись, падает на пол, и сердце надрывается от боли, и нужно доползти и выхватить из помертвевших губ этот зловещий стальной цветок…
– Встань, Линк! Ты с ума сошел!
Мари Нойес, возмущенная и негодующая, силилась поставить его на ноги.
– Идиот! Тебя нельзя оставить даже на минуту.
– Я очень долго простоял здесь на коленях, Мэри?
– Не меньше получаса. Вхожу из кухни, и нате вам, любуйтесь!
– Ты знаешь, Мэри, я нашел то, что искал. Это был револьвер. Старинное огнестрельное оружие. Я его очень отчетливо видел. Вот, взгляни…