Человек без лица

Моррелл Дэвид

Холли закричала и попыталась остановить его, но жители ее не пустили. После того как вождь снова зашил ножевую рану Бьюкенена, наложил компресс на почти зажившую пулевую рану и смазал мазью порезы и ушибы, он осмотрел выпиравшие из орбит глаза Бьюкенена и ножом сбрил волосы с одной стороны его головы.

Потом поднес к голове, в которой жила боль, деревянную дрель с ручным приводом.

Проникновение заточенного острия причиняло мучительную боль.

И вдруг как будто вскрыли огромный нарыв — Бьюкенен потерял сознание от бурно нахлынувшего

на него чувства облегчения.

11

— Сколько времени я был без сознания? — с трудом спросил Бьюкенен. В голове у него стоял туман. Тело казалось совершенно чужим. Слова ворочались во рту, словно камни.

— Две недели.

Это так удивило его, что мысли получили толчок и в голове немного прояснилось. Он поднес правую руку к повязке на голове.

— Не трогай, — остановила его Холли.

— Что со мной было? Я ничего не помню.

Холли не ответила. Она намочила чистую тряпицу в дождевой воде, которую собрала в выскобленную половинку скорлупы кокосового ореха. Полуголый Бьюкенен лежал снаружи хижины в гамаке, и лучи предзакатного солнца приятно грели его раны. Холли стала мыть его.

— Рассказывай. — Он облизнул свои сухие распухшие губы.

— Ты чуть не умер. Потерял много крови, но знахарю удалось остановить кровотечение.

— А голова? Что у меня с головой?

— Ты бредил. Корчился в конвульсиях. У тебя так выкатились глаза, что я испугалась, как бы они не выскочили совсем. По-видимому, что-то давило на них изнутри. Он тебя прооперировал.

— Что ты сказала?

— Он сделал операцию на черепе. Просверлил дырку у тебя в голове. Кровь брызнула фонтаном через всю хижину, как будто…

Силы изменили Бьюкенену. Его веки опустились. Он снова облизнул сухие губы.

Холли достала еще одну половинку кокосовой скорлупы и стала поить его дождевой водой.

Вода текла у него по подбородку, но ему все же удалось проглотить почти всю воду и насладиться се прохладной свежестью.

— Просверлил дырку в голове… — пробормотал он.

— Первобытная хирургия. Тысячелетней давности. Будто время здесь остановилось. Электричества нет. Все необходимое эти люди добывают в лесу. Одежду делают сами. А мыло… Они жгут стержни кукурузных початков, чтобы вскипятить воду. Потом кладут оставшуюся от стержней золу в воду и в этой воде стирают грязную одежду. Потом ее прополаскивают в других горшках с кипящей водой. Одежда становится необыкновенно чистой. А воду выливают на свои посевы, чтобы зола послужила еще и удобрением.

Бьюкенен силился сосредоточиться, но не мог держать глаза открытыми.

— Первобытная хирургия, — сказал он в некотором замешательстве.

Это произошло два дня спустя, когда он проснулся в следующий раз.

Холли объяснила ему, что, пока он лежал без сознания, ей удалось заставить его глотать жидкость — воду и куриный бульон, чтобы избежать обезвоживания организма, но все же он ужасно похудел, и ему придется попробовать поесть,

даже если его желудок будет против.

— Я готов, — согласился Бьюкенен.

Холли деревянной ложкой зачерпнула из глиняной миски тыквенного супа, попробовала, не слишком ли горячо, и поднесла ложку ему ко рту.

— Восхитительно.

— Я тут ни при чем. Не я готовлю. Есть женщина, которая приносит пищу. Она жестами объясняет мне, что я должна с тобой делать.

— А тот, кто вылечил меня?

— Он приходит два раза в день и дает тебе выпить ложку густого, сладко пахнущего сиропа. Может, именно поэтому ты не получил заражения крови. Как жаль, что я не понимаю их языка. Я пыталась обойтись своими крохами испанского, но они явно не реагируют на этот язык. Мы объясняемся знаками.

— Интересно, почему они с нами возятся? Почему оставили нас жить?

— Не знаю, — пожала плечами Холли. — С тобой они обращаются так, как будто ты — герой. Непонятно.

— Это как-то связано с игрой. Когда я был противником Реймонда. И то, что мы явно были врагами Драммонда. Эти люди решили, что мы на их стороне. — Бьюкенен задумался. — Я проиграл игру, и все-таки… Может быть, в древности майя так жалели проигравшего, что брали на себя заботу о нем?

— А почему они должны были его жалеть?

— Потому что победившего приносили в жертву и он занимал место среди богов.

— Реймонд не среди богов.

— Нет. Как и Драммонд. Он в аду, где ему и надлежит быть, — сказал Бьюкенен. — Он напоминает мне полковника.

— Полковника?

Бьюкенен помолчал, задумавшись.

— Все, что случилось на буровой площадке, — твое. Напиши об этом. Только меня не впутывай. Но то, что я сейчас тебе скажу, не для прессы.

— Послушай, если ты до сих пор недостаточно меня знаешь, чтобы доверять…

Бьюкенен опять заколебался, потом принял решение.

— Может, доверие — это еще одна частичка того, что означает быть человеком. Я определенно доверял тебе тогда, на площадке. Ты все делала убедительно, и все же я не сомневался, что ты разыгрываешь роль, когда ты сказала, будто осталась со мной только ради сбора материала для статьи.

— Я тоже доверяла тебе, даже когда ты сказал Драммонду, будто тебе все равно, что станет со мной. Я только верила, что ты играешь спектакль, и подыгрывала тебе, хотя и не знала, для чего это делалось. Чего ты надеялся этим добиться?

— Реймонд кое-что просек правильно. Я хотел сбить их с толку, чтобы им пришлось оставить нас в живых вплоть до выяснения, кто из нас говорит правду. В конце концов они бы не удержались и позвонили бы по телефонам, которые мы им дали, и тогда автоматическая система слежения привела бы ударную группу полковника в этом направлении. В случае везения мы к тому времени все еще были бы живы.

— Очень рискованно.

— Да уж! В подобной ситуации ничего нельзя спланировать заранее. Но из нас с тобой определенно получилась неплохая команда.