Человек без селезенки
Шрифт:
Кирилл решил не вступать в длинные диалоги, поблагодарил владельца дневника, взял папку и, свернув ее в трубочку, направился к машине, где его уже ждал Илья. Кирилл быстро сел на пассажирское сиденье, Илья сразу же дал газ, и машина, пискнув сцеплением, быстро покинула стоянку. Мужичок же так и остался стоять в полном одиночестве, и даже помахал рукой вслед отъезжающему автомобилю.
– Ну, что он там тебе впарил? – спросил Илья, как только они выехали на центральную улицу.
– Да, собственно, ничего он и не впарил. Просто предложил купить дневник Чехова. Вот страничку
– Ну-ка дай посмотреть.
Кирилл протянул Илье папку, и тот, остановившись на ближайшем светофоре, внимательно разглядел ее содержимое, затем вернул обратно Кириллу.
– Выглядит вполне аутентично, – заключил он. – Знаешь, тут каждый второй утверждает, что Чехов останавливался в избе у его прапрадеда и забыл то ли портки, то ли бритву, то ли рукопись новой пьесы. Если все эти вещи собрать, чемоданов десять наберется. Некоторые и не врут, наверное. Чехов-то действительно тут обитал пару месяцев и с места на место переезжал, может, и забывал чего. Человек-то был рассеянный, писатель… А страничку ты эту проверь, как следует. А вдруг? Купишь у него подешевке, в Москве коллекционерам продашь раз в сто дороже. Или на аукцион выставишь, Сотбис. Там вообще все на миллионы. Чехова даже иностранные миллионеры знают…
Глава 3
Прямо с утра Чехов решил наведаться в почтово-телеграфную контору. Сегодня была среда, а по средам, если не было погодных препятствий, прибывала в Александровку почта с материка. Кроме того, у него скопилась изрядная пачка корреспонденции, ждавшей отправки, да и день задался, судя по всему, неплохой – не грех немного прогуляться. Однако именно в это день фортуна не слишком благоволила писателю – достигнув цели своего вояжа, он уткнулся в амбарный замок на двери, хотя в соответствии с распорядком, вывешенным тут же в крашеной деревянной рамке, конторе надлежало быть открытой с восьми часов до полудня. Чехов решил, что останется и подождет телеграфиста, тем более что у конторы уже томилось в ожидании несколько человек. Он присел на завалинку, надел пенсне и от нечего делать принялся перебирать принесенные для отправки конверты, любуясь своим ровным четким почерком.
Тем временем к конторе подошли два гиляка. Они подергали дверь, перебросились между собой несколькими фразами на своем гортанном языке и уселись на траве прямо напротив Чехова. Один из гиляков цветом кожи, да и выражением физиономии походил на вяленую нерку, какую обычно заготавливают на Сахалине. Как и большинство представителей своего народа он носил жиденькую бороденку; волосы его были зачесаны назад и собраны в хвост, перетянутый разноцветными веревочками. Он был одет в засаленную рубаху из синей китайки, кожаные штаны и грязные сапоги. Его спутник, напротив, вид имел весьма европейский, был лысоват, чисто выбрит, носил мятый парусиновый костюм цвета сильно разбавленного купороса и галстук-шнурок. Бородатый гиляк некоторое время наблюдал, как Чехов перебирает бумаги, затем поднялся с травы, неторопливо приблизился к нему и пропищал:
– Почтаря ждешь?
– Да, жду. Часом не знаешь, когда он вернется?
Чехову доводилось разговаривать с гиляками всего несколько раз – по пальцам можно пересчитать – и каждый раз при таком разговоре он ощущал неловкость, подобную той,
Гиляк проигнорировал вопрос Чехова и указал узловатым пальцем на стопку писем в его руках:
– Сам все эти бумаги написал?
– Конечно сам. Видишь? Это письма. Я их сейчас почтарю отдам, а он их передаст по адресу, и другие люди их прочитают.
– А, так ты пиши-пиши.
Чехов уже знал, что это слово – или эти два слова, если быть точным – используются гиляками для определения любой профессии, связанной с письмом, будь то писатель, секретарь или просто писарь.
– Да, да, пиши-пиши, – подтвердил он, делая вид, что выводит что-то пером на одном из конвертов.
– Каторжный?
– Нет, я свободный.
В это время второй гиляк, заинтересовавшись разговором, тоже встал и подошел к завалинке.
– Пиши-пиши? – произнес он, с интересом глядя на Чехова.
– Ну да, понимаете, писатель, пиши-пиши…
– Позвольте, милостивый государь, а вы часом не Антон Павлович Чехов? – неожиданно сказал лысый гиляк, повергнув Чехова в невероятное смущение своей неожиданно правильной русской речью.
– Да… Ммм… Я кажется не представился… Я действительно Антон Павлович Чехов, литератор, – растеряно пробормотал Чехов и подал руку, но не лысому гиляку, а его компаньону.
– Я так и знал, что это вы, – просиял лысый, на лету перехватив руку Чехова и принявшись ее нещадно трясти (похоже было, что он принадлежал к тому не слишком приятному типу людей, которые при знакомстве или прощании хватают вашу руку своей крабьей клешней и долго не отпускают, произнося многочисленные и никому не нужные любезности). – Звать меня Лухбо. Лухбо Василий Захунович, местный учитель, переводчик и краевед.
– Рад знакомству, – ответил Чехов, пытаясь освободить руку из его цепкой хватки.
– А ведь я читал ваши рассказы, и совсем недавно. Очень, очень впечатлен. И уж никак не ожидал встретить вас здесь, на Сахалине. Думал, если вдруг доведется в Санкт-Петербурге побывать, тогда, может быть, встретимся.
– Я по большей части в Таганроге живу, в Санкт-Петербурге почти не бываю.
– Вот видите, значит в Петербурге не встретились бы, а здесь, в Александровке, встретились. Кстати, познакомьтесь, это кузен мой, Кутлун. – Лухбо наконец отпустил руку Чехова и указал на второго гиляка, который давно потерял интерес к беседе и сосредоточенно пытался счистить грязь с подошвы своего сапога палочкой.
– Рад знакомству, – снова сказал Чехов, обращаясь уже к бородатому, но тот только оскалился в ответ, что, очевидно, должно было выразить взаимную радость.
Применительно к гиляку французское слово “кузен” звучало весьма забавно, и Чехов отметил про себя, что при случае можно будет использовать этот каламбур в одном из рассказов.
– Довольно большая редкость встретить в этих диких краях образованного человека. Позвольте поинтересоваться, вы по какой линии образование получили?