Человек дейтерия

Раин Олег

Степа кивнул.

— Ну вот. А сегодня вот угадали. Хитрые, верно?

— Ага…

— А в общем, как она тебе? В смысле, Алка…

— Ничего, красивая.

— Красивая. Только воображает о себе много, — Гриша почувствовал, что в этой ситуации может и должен помочь другу. Хотя бы добрым советом.

— Леший тебе, конечно, не соперник, а вот с Доном будет сложнее.

— С Доном?

— Ага. У него же тачка! И дача за городом. Скоро на права сдаст, сможет возить кого захочет. И у Алки шнурки богатые. Сам знаешь, таким

легче спеться.

Степа вяло кивнул.

— А почему его Доном зовут?

— Дона-то? — Гриша удивился. — А как же еще?

— Ну имя-то у него есть?

— Есть, конечно… — Гриша смутился. — Денис. А фамилия Дормидонтов. Его к доске так вызывают.

— А вы, значит, Доном зовете?

— Ну… Привыкли.

— Да я уж понял, что привыкли. Все у вас с кличками — Саймон, Леший, Дон…

— Зато у девчонок свои имена остались, — постарался оправдаться Гриша. — Алка вот Алка и есть. И Даша с Катькой, и Уля… Да нет, Алка — она неплохая. Избалованная только, но это все из-за родителей.

— Избалованная… — Степа усмехнулся.

— Ну да! Они ведь каждое лето куда-нибудь летают. То в Испанию, то на Мальдивы с Карибами. Потом приезжает, альбомы показывает. А там одно и то же — море да Диснейленды. По мне — так скучища полная, разве не так?

И снова Степа скучновато кивнул.

— Не сидится, понимаешь, дома. Ездят и ездят. А один самолет — вон сколько керосина сжигает! Пролетело пять «боингов», и готова озоновая дыра… — Гриша собрался было объяснить, что на «деревенское происхождение» богатенькие родители тоже могут посмотреть косо, но промолчал. Зачем было огорчать друга…

— Зато отучились! — преувеличенно радостно напомнил он.

— Да, снова выходной, — пробормотал Степа. — Есть, значит, немного времени.

— Пойдем ко мне?

Степа мотнул головой.

— Не могу.

— А что? Уроков нет, до родителей часа три-четыре, в солдатики успеем сыгрануть!

Степан остановился, в упор взглянул на Гришу.

— Уезжаю я.

— Уезжаешь? — Гриша захлопал глазами.

— Ага. Завтра и уезжаю. Отец тебе ничего не рассказывал?

— Не-ет…

— Наверное, тоже не в курсе. Операцию-то Василий Аркадьевич провел.

— И что? — Гриша сжался, боясь услышать страшное.

— Ничего. Отец вчера уже попробовал подняться. А сегодня вовсе сбежал.

— Из больницы? — ахнул Гриша.

— Точно, — Степа вздохнул. — Ему лежать и лежать, а он у соседа одежку выпросил и рванул. Адреса ведь толком не знал, а добрался. У подъезда на лавке свалился от усталости, я его на спине наверх занес.

— Обалдеть! — только и протянул Гриша. — Но ведь это опасно — вот так сразу после операции!

— Конечно, опасно. И Василий Аркадьевич вчера приезжал, уговаривал, убеждал, чуть не поругались.

— Не уговорил?

— Какое там. Я же говорил: батя — псих полный! И домой рвется, как не знаю кто. Душит его город. Невмоготу, говорит. Каждый час — как пытка, —

Степа усмехнулся. — Ты думаешь, он лежит? А вот фига! По комнате бродит, в окошко глядит, вещи собирает. Весь в бинтах, а про больницу слышать не хочет. Говорит, на всю жизнь належался. К тому же — должок спешит отдать.

— Какой должок?

— Это он про врачей. Не любит, говорит, когда должен кому-то, а тут все ему помогали чем могли, а он только лежал и лежал. Вот и рвется домой, чтобы рыбалку там или охоту организовать. Будет подарки придумывать.

Гриша не знал, что и сказать. Во всяком случае, понятно стало, почему Степа выглядел таким смурным. Даже с Алкой толком не поболтал.

— Может, как-то уговорить еще?

— А ты уговоришь бешеного слона? — Степа зябко повел плечами. — Хотя, сказать по правде, он и нас заразил. Мы ведь тоже соскучились. Сколько уж времени деревни своей не видели. Там, небось, все по крышу занесло. И лес белый, и тишина кругом. Возвращаешься, и уже издалека видно — крыши, дымки над трубами, речка меж холмов вьется…

Лицо Степы непривычно разгладилось, а в глаза точно капнули по капельке черной блесткой смолы. Гриша даже позавидовал. Он вот и не знал, смог бы скучать по родному городу или нет. Одно дело — родители, студия с Альбертом Игнатьевичем, Ульяна, и совсем иное — каменные одинаковые дома, заполненные машинами улицы. Ни тишины, ни леса. Разве что дыма с копотью всегда с избытком. И труб заводских.

— Значит, поедете?

— Ага, — Степа вздохнул. — Я уже и документы из школы забрал, и Альберта Игнатьевича предупредил.

— А билеты?

— Билеты — не проблема. Завтра и купим. И до вокзала как-нибудь доковыляем, всего-то пара кварталов, — Степа виновато пожал плечами. — Ты это… Родителям своим объясни как-нибудь, передай от нас спасибо огромное. Я понимаю, по уму надо самому забежать, но боюсь.

— Ты? Боишься? — поразился Гриша.

— А ты что думал — легко вот так срываться с места? Если бы я сам решился, то, конечно, все бы спокойно подготовил. И попрощался бы по-людски, и дела все закончил. А когда папаша такие фортеля выкидывает… Нет, ты не думай, он тоже жутко признателен. Только трудно ему. Он же гордый. Да еще псих. Так что не удержишь.

— И что же теперь… Значит, не поиграем больше?

— Ну почему? Не на Дальний Восток уезжаю, — в Михеевку. Это ведь рядом. Так что и на выставку приеду, и вообще буду заглядывать…

У Гриши стиснуло горло. Как-то запоздало до него дошло, что все и впрямь серьезно. А все утешения — они так, для проформы.

— А те холмы… Помнишь, ты говорил про полеты?

— Помню, конечно.

— И как же теперь?

— Да так же — выберем время, соберем твоих однокашников, и свожу. Ты, главное, не скучай, — Степа протянул широченную ладонь. — Можем письма друг другу писать. Если хочешь, конечно. И Алле я что-нибудь черкну. Передашь ей письмецо?