Человек для архива
Шрифт:
— Для опытов поставляют и таких? — спросил я Боллера с горечью.
Едва заметно улыбнувшись, он заговорил о другом:
— Вот вам типичный «белый шум». Если вы будете подкидывать монету и считать орлы и решки, у вас получится примерно эта последовательность из «мама» и «папа». Беспорядочный поток сигналов и создает «белый шум». У человека с большим объемом памяти белый шум имеет более сложную структуру, если у него накопленная информация ничем не направляется. В любой момент времени он может высказать любую сентенцию, захороненную в памяти…
— Вы
— Ах, да, я, кажется, забежал вперед…
«Мама… мама… папа… мама…»
Мы снова шагаем по коридору, а я думаю о женщине, бессвязная речь которой внезапно сменилась осмысленным рассказом. То, о чем толкует Боллер, начинает казаться мне очень важным, почти гигантским. Он, как бы догадавшись, о чем я думаю, произнес:
— Ваша голова напоминает огромное книгохранилище, в котором собрано и записано все, что вы читали, чему учились и что пережили. Но этого недостаточно, чтобы мыслить. Нужно из всего этого производить отбор, и по законам логики скомпоновать в умозаключение. Это делает не мозг, в нашем обычном, я бы сказал, анатомическом представлении. Он принципиально этого делать не может.
Меня это утверждение заинтересовало, и я ждал пояснений. Но Боллер, посмотрев на часы, вдруг сказал:
— Сейчас я оставлю вас в одной интересной компании, а сам поднимусь наверх: там идет один чрезвычайно важный опыт.
Он ввел меня в салон, наполненный людьми. Их было человек десять, а может быть, и больше. При виде женщин и мужчин, одетых, как на вечерний прием, строго и предельно элегантно, я невольно вспомнил о своем, отнюдь не изысканном туалете, и мне стало неловко.
Заметив Боллера, все встали и умолкли.
— Господа, я хочу представить вам своего друга и помощника, господина Пэя Соррана, психиатра по специальности. Он, как и вы, является активным участником нашего грандиозного опыта. Я надеюсь, что вы с ним подружитесь.
Общее внимание обратилось на меня, а я смущенно улыбался в своем видавшем виды костюме.
16
Я хотел было извиниться за свой нереспектабельный вид, но в это время кто-то подошел сзади и взял меня за подбородок.
— Красавчик, хочешь абсента?
Я повернулся: передо мной стояла отвратительная старуха, со сморщенной шеей и головой, покрытой редкими седыми волосами, сквозь которые просвечивала желтая кожа.
Видя мою растерянность, она повисла на моей шее и хрипло захохотала.
— Как приятно прикоснуться к чему-нибудь новенькому и свежему!
Я рванулся в сторону, но в это время другой, глубокий грудной женский голос произнес.
— Леззи, перестань шалить. Еще не все познакомились с этим господином.
Та, которую звали Леззи, нехотя меня отпустила и, хныкая, отошла. Ко мне стали подходить мужчины и женщины и представляться.
— Грегор, капитан в отставке, — сказал юнец с разболтанной походкой.
— Лили Понс, графиня.
— Кроквуд, Джеймс Кроквуд,
«Чемпион» — дама лет сорока-сорока пяти, одетая в широко декольтированное черное платье с бриллиантовой брошью, с достоинством мне поклонилась. «Кармеллой» оказался молодой простоватый парень, у которого все время подергивалась правая щека.
Это было сборище потерявших себя людей, чудовищный психологический карнавал, где присутствовали оболочки, заполненные неизвестно откуда взятым содержанием. Я вспомнил себя и Сэда и, взглянув на дергающуюся в танце семидесятилетнюю Леззи, решил, что профессор Боллер меня пощадил. Во всяком случае, эти не были в привилегированном положении.
Играла музыка. Я уселся за небольшой столик в сторонке и, как ребус, решал про себя задачу: кто есть кто.
Ко мне подошел «Кармелла» и бесцеремонно уселся на колени.
Уже ожидая чего-нибудь подобного, я ничуть не удивился и даже не стал парня сгонять. Просто, похлопав его по плечу, попросил:
— Не дурачься, милашка, здесь много людей.
— А мне наплевать, — сказал «Кармелла». — Ты меня любишь?
— Тебя — нет, — ответил я в тон. — Предпочитаю Леззи, она более женственна.
— Эта гнусная старуха?
«Кармелла» захохотал во всю глотку, а отставной капитан подошел к нему и изо всех сил ударил по лицу.
— Эй ты, рожа! Умей себя держать в приличном обществе.
«Кармелла», всхлипывая, сполз на пол, и стал жаловаться на то, что раньше, как говорили «ей» папа и мама, мужчины и в помыслах не поднимали руку на женщин.
— Господин Сорран, можно пригласить вас в нашу компанию?
У буфета стояли «чемпион по шахматам», «графиня», «специалист по истории музыки» и еще две молодые девицы, профессию которых я забыл. Я подошел, и мне налили коктейль, но прежде чем я успел поднести его к губам, одна из девиц, тощая, маленькая блондинка, быстро выхватила его у меня и первая сделала глоток.
— Спор, конечно, пустяковый, — обратился ко мне «профессор». — Но все равно, нас интересует ваше мнение. Госпожа, простите, господин Джеймс Кроквуд утверждает, что всякая болтовня о машинах, играющих в шахматы, лишена смысла. Что есть какая-то высшая материя, которая управляет творчеством шахматиста. Он просто не знает, как эта материя называется. Говорит, забыл. Может быть, вы помните?
— А вы, профессор, разве не знаете, что управляет творчеством композитора?
— О, я, конечно, знаю! Душа!
— Вот видите. Значит, душа, или как вы там ее еще назовете, является той субстанцией, которая направляет движение мысли по определенному руслу. В зависимости от того, как устроена эта субстанция, которую привыкли называть душой, человек может быть либо шахматистом, либо композитором, либо, как вы, историком музыки.
«Чемпион» громко расхохоталась, и ее пышная грудь заколыхалась над черным платьем.
— Чепуха! В наше время говорить о душе, все равно, что лечить болезни заклинаниями. Порядок обработки информации — вот что важно!