Человек и наука: из записей археолога
Шрифт:
Теперь уже нельзя было снисходительно писать о моих «интересных этюдах». Книгам Окладникова была противопоставлена книга же. С ней как-то будут считаться и у нас, и за рубежом.
Произошло в это время и другое. Окладников был избран академиком. В отношении моего будущего в науке тоже появилась полная ясность. Особенно деликатничать со мною отныне не было резона.
В 1970 году в «Советскую этнографию» пришли сразу две статьи для дискуссии. Обе написали близкие Окладникову люди — А. И. Мартынов и В. А. Ранов. В этот момент умер Чернецов. Редколлегия без него не знала, как вести себя с археологическим конфликтом. Если печатать что-то против меня, придется опять дать мне слово для ответа, и конфликт не сгладится, а разгорится. Поэтому с публикацией новых поступлений начали тянуть. Тогда Окладников поместил статью Мартынова в собственном органе — «Известиях Сибирского отделения АН СССР. Серия общественных
Мартынов окончил Педагогический институт в Москве, археологической подготовки не имел. Попав по распределению в Кемеровский университет, вошел в контакт с Окладниковым. Директору академического института нужен был человек, во всем зависимый, но числящийся по другому ведомству, чтобы получать от него всякие «внешние отзывы». Мартынов описал небольшую Томскую писаницу, рабски копируя схему Окладникова, хотя эти рисунки мало похожи на ленские.
В начале 1970-х годов Мартынов, как и Пелих, собирался защищать докторскую диссертацию. В 1973 году он привез ее в Ленинградское отделение Института археологии, но там его уличили в плагиате. Защита состоялась в 1975 году уже в Новосибирске.
Мартынов сказал Э. Б. Вадецкой, что его статья для дискуссии не только выправлена, но в значительной мере написана Окладниковым. Называется она «Петроглифы Сибири: анализ конкретных источников и всемирно-исторический масштаб» [137] . Это, следовательно, ответ не на первую мою статью в «Этнографии», а на вторую, озаглавленную мной после деклараций Пелих «Всемирно-исторический масштаб или анализ конкретных источников?» Затронуты, кроме того, и две мои книги.
137
Известия Сибирского отделения АН СССР. Серия общ. наук. 1971. № 11. Вып. 3. С. 103—118.
Разбора моих аргументов в статье нет. Явно лишь стремление опорочить своего противника. Автор говорил о запрещенных приемах полемики, но сам ими постоянно пользовался. Свою статью он начал с перечисления «четырех основных положений» моей работы. В действительности это лишь вырванные из контекста отдельные замечания по поводу построений Окладникова, отнюдь не главные, а то, что я считаю основным, не названо вовсе. Именно такой метод полемики — изложить взгляды оппонента в намеренно оглупленном виде, а потом бодро их опровергнуть — надо расценивать как запрещенный.
Вслед за Пелих, Мартынов уверял читателей, что мои публикации не содержат ничего, кроме беспочвенной критики трудов Окладникова, и с важностью рекомендовал мне внести в науку что-нибудь позитивное вместо опорочивания предшественников. О проведенном мною сопоставлении сибирских писаниц с гравировками на надмогильных сооружениях Енисея, открывающем новые возможности осмысления материала, Мартынов умолчал.
Более того: он объявил абсурдным требование найти в Сибири опорные точки для датировки петроглифов, т.е. рисунки на камнях, связанные с комплексами определенного времени, ибо таких памятников, якобы, и быть не может [138] . Но они есть, и я на них указывал. Анализ этих источников неминуемо ведет к пересмотру хронологических выкладок Окладникова, игнорировавшего эти кардинальные факты и прибегавшего к другим, территориально отдаленным аналогиям.
138
Тут же А. И. Мартынов обвинял меня в том, что я «забыл» о писанице Суруктаах-хайа в Якутии, сочетающейся с древним жертвенным местом. Между тем я несколько раз упомянул этот памятник (Очерки. С. 83, 87, 115). Но, во-первых, он относится к другой стилистической группе, чем петроглифы Ангары и Енисея, и потому не может помочь датировать их. Во-вторых, культурные остатки лежат у подножья скалы с росписями, не перекрывая их. Жертвенное место у почитаемого утеса могло возникнуть много раньше того, как на нем были нанесены рисунки.
В целом статья свелась к очередному пересказу книг Окладникова и не раз публиковавшейся им аргументации.
Касаясь изображений лошадей из Шишкина, Мартынов обошел мой разбор фаунистических и стилистических доказательств Окладникова и остановился на второстепенных моментах. Я упомянул, что Шишкинские скалы интенсивно разрушаются и потому маловероятно, что на них могли уцелеть палеолитические росписи. Ничего подобного — заявлял Мартынов, — горные породы здесь исключительно прочные, а если Формозов утверждает противоположное, значит, он поленился взобраться на утесы и смотрел на них снизу. Не знаю, был ли в Шишкине сам Мартынов. Я же проехал несколько тысяч
А вот что писали о монолите с изображением лошади в Шишкине те, кто там работал. В. Е. Ларичев: «Плоскости тринадцатого камня... открытые всем ветрам, плохо выдержали напор времени — поверхность камня стала неровной, покрылась выщербинами и углублениями, от плотного и твердого песчаника легко отделялись тонкие легкие пластиночки, камень местами вздулся пузырями и крошился при легком к нему прикосновении» [139] . А. П. Окладников: «Поверхность скалы настолько выветрилась и пострадала от времени, что побелела и вздувается пузырями. Более того, вся скала, где находится рисунок, треснула, нижняя ее часть сильно опустилась и, осев, сместилась на несколько сантиметров» [140] . Разве эти цитаты не говорят о том же, о чем писал я, что «скалы интенсивно разрушаются»?
139
В. Е. Ларичев. Охотники за мамонтами. Новосибирск, 1968. С. 316.
140
А. П. Окладников. Олень — золотые рога. Л.; М., 1964. С. 25.
Затем Мартынов повторил тезис Окладникова, что крупные изображения на камнях древнее мелких, видя в этом общую и абсолютную закономерность. Действительно, первый художник, облюбовавший какую-то скалу, не был стеснен ничем и обычно набрасывал крупные фигуры. Его преемники могли рисовать на той же плоскости уже на более узком пространстве, не занятом ранней композицией, и чаще всего делали изображения поменьше. Но все это касается соотношения фигур на одном камне, а не на нескольких в пределах одного местонахождения и, тем более, не на разных памятниках. Даже если мы придадим этому положению характер закона, оно свидетельствует лишь о том, что лошадей в Шишкине запечатлели раньше, чем лосей, а вовсе не о том, что перед нами палеолитические фрески. Святилище в данном пункте могло возникнуть и в неолите. Считать размеры фигур точным показателем возраста всюду и везде, безусловно, нельзя. Есть много случаев, когда мелкие рисунки создавались до крупных [141] .
141
Очерки... С. 100.
Факты, приведенные мною в доказательство этого, Мартынов пытался отвести, ссылаясь на то, что они взяты из удаленных районов — Карелии и Азербайджана, а не из сибирских материалов. Но я называл и сибирские примеры, о чем Мартынов умолчал. А поскольку использование скал первобытными художниками в Карелии и Якутии ничем принципиально не отличалось, упомянуть в этой связи Кобыстан и Залавругу вполне возможно.
Наконец, Мартынов сказал о недавней находке на Тутальском Камне на Томи, якобы подкрепляющей палеолитическую дату Шишкинских лошадей. Это, кажется, единственный новый факт во всей статье. Увы, рисунок таков, что трудно даже понять, какая часть тела животного здесь показана. Рассуждение же в целом представляет собой типичный порочный круг: рисунок с Томи похож на Шишкинский, считающийся палеолитическим, — значит, и он палеолитический, а раз он палеолитический, значит Шишкинский, бесспорно, палеолитический.
Не лучше и с выделением неолитических петрографов. Мартынов вновь напомнил о костяных статуэтках лосей, найденных в сибирских неолитических стоянках и погребениях, видя в этом, вслед за Окладниковым, основание датировать неолитом фигуры тех же зверей на писаницах. В моей книге, помимо известных Мартынову скульптур Базаихи и острова Жилого, указано еще четыре и выражено согласие с мнением Окладникова, что некоторые наскальные изображения лосей могут быть неолитическими.
Суть дела, однако, в ином. Доказывают ли находки в неолитических комплексах, что любая одиночная фигура лося на петроглифах относится к неолиту? Окладников и Мартынов думают, что да. Но ведь в памятниках эпохи бронзы и железа тоже есть изображения лосей, подчас близкие по стилю к тем, что вырезаны на камнях в Сибири. Если Мартынов признает, что в Средней Азии силуэты козлов-тэке, выполненные в одном стиле, выбивали на скалах на протяжении тысячелетий — от первобытности до сего дня, — то почему не допустить, что и в Сибири основное промысловое животное — лось — оставалось излюбленным сюжетом в течение длительного времени. Зародившись в неолите, этот сюжет мог дожить и до относительно поздних этапов истории.