Человек ищет счастья
Шрифт:
За окном занималось новое утро.
Бессонов собирался в отпуск. Лето уже уходило — пора! Устал нынче как никогда.
Перед отпуском навестил его Николай. Выглядел он неважно: похудел, даже седина пробрызнула на висках, нос стал еще острее, глаза смотрели настороженно, недоверчиво.
Сидоров сел в кресло, бросил под ноги трость и полез в карман за папиросой. Не сказал ни слова, даже «здравствуй».
Слова не нужны были. Все ясно. Оба они — и Николай и Владимир — отлично понимали друг друга, у них происходил
Сидоров поднял голову, и почудилась Владимиру во взгляде его злая решимость: не отдам, буду драться!
А Владимир быстро шагал по кабинету взад-вперед. Буря бушевала в его душе. Он сознавал правоту друга, а сердце не хотело с нею считаться.
— Я, дурак, радовался, когда встретил тебя, — заговорил Сидоров. — Домой повел. Душу тебе доверил. Еще бы! Фронтовой друг нашелся!
— Ты думаешь, мне легче твоего? — разозлился Бессонов. — Ты считаешь себя мучеником, а меня злодеем! Эх, ты!
Владимир прикрыл ладонью лоб: почему-то больно было в висках. Зачем он кричит? Для чего?
Сидоров медленно поднялся. Владимиру подумалось, что Николай бросится на него. И Владимир инстинктивно отодвинулся.
— Прости, Володя, — прохрипел Сидоров и, ссутулившись, поковылял к выходу. У дверей спохватился — забыл трость. Владимир поднял ее с пола и подал Николаю. Тот взял трость и помедлил, остановив тяжелый взгляд на лице Владимира. Тот не выдержал, опустил глаза и увидел на руке Сидорова татуировку: сердце, пронзенное двумя стрелами, и надпись: «Коля — Галя».
За Сидоровым захлопнулась дверь. Владимир налил стакан воды и с жадностью выпил.
А виски все-таки болели.
Нынче в отпуск Владимир собирался без особого желания. Хотя и манила перспектива забыться от треволнений, но слишком призрачна была эта перспектива. Раньше отпуск проводил с семьей, спокойно и хорошо, а нынче не было с Лидой разговора об этом. Ехать хотел один. Лида знала, что Владимиру предстоит отпуск, но не спрашивала, как он будет его проводить.
Не было раньше у Бессоновых времени веселей, чем сборы в отпуск. Перед отъездом, бывало, и воздух-то в квартире становился другим, пропитанным всеми дорожными запахами. Даже Валерка чувствовал это и радовался. Приводилась в порядок одежда, все стиралось и гладилось, упаковывалось в чемоданы. Делались разные закупки, была лихорадочная беготня за железнодорожными билетами.
Славное было время!
Нынче никто никуда не собирался. Владимир приходил поздно и молчал. Молчала и Лида. Валерка спал.
Перед самым отпуском Владимир мимоходом сказал, что собирается ехать на южный берег Крыма.
Лида починяла Валерке штанишки. Подняв глаза, она взглянула на мужа и не видела его. Грустные мысли увели ее куда-то далеко-далеко. Понемногу взгляд ее оживился, дрогнули ресницы, и Лида спросила:
— Ты
— Я сказал, что поеду в Крым.
— Ах, в Крым, — произнесла она, словно извиняясь. — Мне показалось, будто ты о чем-то спросил меня.
Она опять склонилась над шитьем. Но вот рука с иголкой замедлила движение, опустилась на колено. Лида проговорила:
— А я тебе охотничий костюм подготовила, сапоги из починки принесла. И ружье твое мастер отремонтировал.
— Но я ж не собираюсь на охоту!
— Нет, ты мне ничего не говорил. А я подумала: тебе лучше ехать на охоту.
— Об этом я сам позабочусь, — недовольно отозвался Владимир и ушел на кухню. Когда вернулся, Лида все так же шила, низко наклонив голову. Владимир посмотрел на жену, на ее печально-сосредоточенное лицо, и нежная жалость шевельнулась у него в груди. Он подумал: «Что, если в самом деле поехать на охоту? Зачем мне этот Крым?»
Лида будто угадала его мысли.
— Тебе, Володя, надо побродить одному, — сказала она. — Я ведь хорошо знаю тебя. Остынешь там, разберешься во всем. Езжай на охоту.
— В Крым поеду, — упрямо твердил он.
— Езжай в Крым. Там хорошо, — вздохнула Лида. — Только тебе не Крым нужен. Ты любишь горы, озера, тайгу. Любишь бродить, коротать ночи у костра. Тебе надо отдохнуть, развеяться, поразмыслить. Помнишь, как тебе это помогло в позапрошлом году? Ты тогда тоже устал, а вернулся с охоты совсем, совсем другим: свежим, бодрым. Я ведь понимаю тебя.
. . . . . . . . . . . . . .
И Владимир уехал на охоту. Лида поцеловала его и заплакала. Успокоившись, она поглядела на него большими, печальными глазами и сказала:
— Я люблю тебя, Володя. Ты это не забудь, когда будешь думать о себе. Плохо будет нам с Валеркой без тебя. Я тебе верю, Володя…
Городок, куда приехал Владимир, был чудесен. На улицах было много рябины. Она пламенела почти перед каждым домом, придавая тихим улицам особую прелесть. Красные гроздья рябины свешивались к резным наличникам окон, клонились к акации, отражались в голубой дремоте озер. Роняли листья деревья. Отцветали на газонах последние цветы.
Владимир ушел в горы.
Лето увядало спокойно. Пожухла трава. Воздух был чистым и прозрачным. Роща проглядывалась насквозь. Редко и неохотно падали листья — печальна и обидна осенняя немощь.
Иногда попадались красавицы-лиственницы. Высокие недоступные, они любят свет, солнце, свободу. Одиноко или группами высятся они на взгорьях, пожелтели, выделились на фоне темной зелени сосен, грустят о вчерашнем и мечтают о голубых ветрах весны.
В горах Владимир бродил целую неделю. Пил студеную родниковую воду, варил свежую картошку и то, что удавалось промыслить. Зябкие ночи проводил в зародах (делают внизу такие ниши, в которых тепло и сухо). Ходил до изнеможения, а потом разводил костер и писал стихи. Он старался не думать о том, от чего убежал. Хотел, чтобы все устоялось, улеглось, тогда легче будет решить.