Человек ищет счастья
Шрифт:
— Ракеты! — требует танкист.
Выстрел.
Красная ракета вспорола темноту. Не успела погаснуть, шипя, вонзилась вторая, потом третья — зеленая.
Снова все погрузилось во мрак. Противник на восточном берегу зажег подряд несколько ракет. Но тихо, ни выстрела. Успокоился.
Теперь скоро: две с половиной, две, одна с половиной, минута.
— Ракеты!
Опять взвились с высотки три ракеты.
Вахтомов со связным и своей ротой бросились догонять полк Анжерова.
Тишина лопнула. Первой кинулась в атаку колонна Рокотова. Загудел
А вот столкнулась с противником и колонна Анжерова.
С треском шлепнулись в лес первые мины.
— Скорее! — торопит Вахтомов. — Не отставать!
Уже над головами потянулись нитки трассирующих пуль, щелкают о стволы деревьев и о ветки разрывные пули. Лес поредел, расступился, запахло сыростью. Река недалеко.
— Скорее!
Во мраке уже различаются цепи. Почему залегли? Форсировать реку! С ходу!
— Ложись, танкист! — это Анжеров.
Вахтомов, переводя дыхание, плюхнулся на сырую траву — речка рядом.
— Почему задержка?
— Переправляется ударная рота! Сейчас поднимемся.
Ответ капитана заглушили разрывы — это ударная рота забросала гранатами окопы противника. Капитана будто подкинула упругая пружина.
— Вперед! Ур-ра! — капитан бросился в речку, побрел вброд.
— Р-р-ра! — отозвалось тысячью глоток. Взбурунилась река от тысячи тел и, казалось, вышла из берегов.
— Р-р-ра! — ревели атакующие, мокрые, злые, упорные.
Вахтомов бежал рядом с Анжеровым с пистолетом в руке и тоже кричал.
Зло цвикали пули, где-то позади рвались мины.
— Вперед!
Кто-то обогнал Вахтомова, кто-то рядом споткнулся и с криком «а-а!» упал на сырую землю.
— Вперед! Только вперед!
Первая линия окопов. Перепрыгнув, Вахтомов мчится дальше.
Вторая…
И вот он, лес! Что там? Но лес встретил атакующих спокойствием, спрятал их в своей прохладной темноте.
Бой затих. Но не остыли еще бойцы, переговариваются громко, смеются. Если смеются, значит все хорошо, значит удалось.
— С победой, танкист!
— С победой, капитан!
Углубившись в лес, построились, подсчитали потери. Недосчитались немногим больше сотни. Вахтомов оказался прав — фланги у десанта были жидкими.
Днем группа Анжерова и Рокотова сомкнулись в условленном месте. Вандышев стиснул Вахтомова в объятиях и прослезился.
Последний раз Вахтомова я видел в середине июля 1941 года в Ново-Белицах, что под Гомелем, на формировочном пункте. Он привел сюда весь отряд, который повел тогда на прорыв. Шли пятнадцать суток по лесам и болотам, выдержали десятки боев с фашистами, окрепли, закалились.
В Ново-Белицах отряд расформировали — у каждого была своя воинская специальность. Вахтомов получил назначение в танковый полк снова командиром взвода. Уезжал веселый, помахав на прощанье Вандышеву и Анжерову:
— Мы еще встретимся, друзья, после победы!
— Обязательно встретимся, сынок, — тихо проговорил Вандышев, помахивая
Где сейчас он, этот скромный, великой души русский солдат Вахтомов?
ГРАЧ
В Лесном он появился вскоре после войны в один из вьюжных февральских дней. С ним была девочка лет пяти. Небольшой облупленный чемоданчик составлял все его пожитки.
Со станции их привезла попутная колхозная подвода. Был он чернобородый, хмурый, с затаенной печалью в глазах. У дочки глаза глядели радостно и удивленно. Увидев черноволосого приезжего, кто-то из колхозников пошутил:
— Вот и грач прилетел. Значит, весна не за горами.
Так и приклеилось это прозвище к нему.
С давних пор на окраине Лесного пустовала избушка. Когда-то жила в ней бабка-бобылка. Бабка умерла, избушка опустела, покосилась, пялилась на белый свет темными окнами. Грач на первое время поселился у старика-конюха и принялся перестраивать избушку.
Работал обычно один, уверенно и остервенело. Сельчане посматривали на молчаливого Грача с недоверием, удивлялись его ловкости и сноровке. Больше всего недоумевали оттого, что Грач ни у кого не просил помощи. Иногда люди приходили сами — принимал, их молча, предоставляя им право самим выбирать дело по вкусу.
К весне избушка родилась заново, и Грач с дочерью переселился туда. Сердобольные соседки подарили новоселам кто что смог.
Поначалу разговоров о новом человеке в селе было много. Судили по-разному. Одни рассказывали, что бежал Грач от несчастной любви: будто бросила его жена с малюткой, а сама укатила куда-то с ухажером. Другие возражали, говорили: умерла жена. Третьи уверяли, что Грач был в плену, там и нажил дочку. Вернулся из плена, стыдно было ехать в родные места, вот он и поселился в Лесном — подальше от знакомых.
Но толком никто ничего не мог сказать. С расспросами к нему обратиться не решались: молчалив был человек, хмур, боялись его пристального, полного необъяснимой печали взгляда. Глаза у него были черные, проницательные, умные: повидали, видно, много.
Отделав свою избушку, Грач пришел к старику-конюху, который приютил его в трудный момент, и без лишних слов принялся перетрясать хлев и сарайку. За неделю сделал все по-новому. Старик заикнулся было о плате, но Грач в ответ посмотрел так хмуро, что старику стало не по себе. Махнул рукой: «Ну его, сумасшедший какой-то!»