Человек из Афин
Шрифт:
– Это плохо, – говорит Перикл.
– Я похоронил их с соблюдением обряда. Сейчас никому нет дела до чужого горя. Слезы лились в меру. Причитали в меру. А когда засыпали землей, все с облегчением вздохнули: дескать, можно и по домам!
– Это очень плохо…
– Когда я воротился домой, мне показалось, что это чужие стены. Они были моими, когда среди них дышали родители. А теперь стали совсем чужими. Кладбище стало родней и ближе…
– Помнится, ты ничего не говорил о своих.
– Возможно. Мы мало думаем о них, пока
– Это очень плохо…
– Теперь я хожу сюда каждый день. На могилах пусто. Там нет ни стел, ни простых надписей. Земля – и все! Опаленная зноем… Такая сыпучая. Словом, земля Аттики.
– И ты горюешь?
– Очень. Как и ты. – И жестко добавил: – Ты сильно изменился. Сначала мне показалось, что это не ты, а твоя тень. Признаться, я рад этому.
– Чему же ты рад, Агенор?
– Тому, что и вам, сильным мира сего, когда-нибудь да приходится горевать. А раньше мне казалось, что вы только веселитесь, правите народом и наслаждаетесь всеми благами жизни. Я не думал о том, что беда не проходит и мимо вас.
Перикл опустил глаза, крепко сплел пальцы рук. До белизны в суставах. До хруста в них. Он сказал себе; «Откуда такая жестокость в этом молодом человеке?» И не только подумал, но и повторил вслух этот вопрос. Агенор встрепенулся, словно подранок.
– Откуда?! – вскричал он немного визгливо. – Я скажу, откуда: от вас!
– Ты имеешь в виду…
– Да, имею! Тебя и твоих друзей, которые годами понукают народом…
– Как так – понукают? – Перикл даже покраснел от смущения.
– Очень просто: словно волами! И при этом ссылаются на Эфиальта, Фемистокла, Солона. Вы думаете, что мы ничего не видим и ничего не понимаем?
Перикл медленно переключался на эту полемику с молодым человеком. Его мысли поворачивались от мертвых к живым. И это благодаря Агенору…
– Вы думаете, что мы слепые и немые?! – вопрошал Агенор. – Вы с удовольствием подсиживали Кимона, обзывая его олигархом. Зачем? Только для того, чтобы самим взгромоздиться на шею народа. Демократы! Демократы! Знаем мы вас!
– Откуда в тебе такая злоба, Агенор?
– Все по вашей же милости! Мой отец жил в твое правление! И я живу в твое правление! Да ты бог, что ли? А ежели бог, то место твое на Олимпе, а не здесь, среди простых смертных!
Перикл впервые в жизни, кажется, дрогнул. Не то чтобы испугался за себя. Столкновение с необузданной страстью всегда его смущало. А может быть, рассудок помутнел у Агенора? В самом деле, откуда такая злоба, если человек не тронулся и пребывает в своем уме?
Агенор все больше и больше закипал, подобно воде в железном сосуде:
– Ответь мне, Перикл: что бы ты сказал, если бы тобой помыкал некий демократ Перикл, которому сто лет и все сто лет правит тобой? Сидит вот здесь, на твоей шее, и помыкает тобою? Что ты сказал бы?
Перикл – ни слова. Весь он – внимание. Поворотился к молодому человеку и, как
– Молчишь, Перикл?! А я отвечу за тебя: собрал бы вокруг себя побольше народу. Ты сделался бы вождем горячим весьма. Ты взялся бы за оружие, чтобы свергнуть ненавистного Перикла, который правит Периклом вот уже сто лет? Не правда ли смешно: Перикл против Перикла?
– Возможно, – проговорил Перикл.
– Что возможно? Перикл против Перикла? Я хочу спросить тебя: неужели не надоело тебе править?
Что ответить?
– Сорок лет власти? Разве этого мало? – продолжал сердитый Агенор. – Я требую ответа на мой вопрос: тебе не наскучило править?
Агенор встает. Он делает шаг вперед. Словно вот-вот кинется врукопашную.
Перикл властно указывает ему на камень-скамью. Приказывает без слов. И Агенор пятится. Он подчиняется. Искры у него из глаз, словно молнии гнева. Но подчиняется. Покорно садится на место…
– Ты все смешал в одну кучу, – говорит Перикл. – Ты окончательно запутал дело. И не можешь выбраться из него, как из критского ла€иринта. Ты знаешь, что такое лабиринт?
– Слыхал!
– А сам никогда не попадая в него?
Агенор отрицательно мотнул головой.
– Неправда! Ты в самом страшном лабиринте. Вот в это самое мгновение. Сам того не подозревая.
– Я? В лабиринте? – вскричал Агенор.
– Да, из которого нет выхода, если не прозреешь, если не обретешь рассудка. Пойми это. Подумай над этим. Нет лабиринта худшего, чем лабиринт из заблуждений!
Молодой человек усмехнулся. Этаким кривым, презрительным, крайне презрительным смешком:
– Ты – в рассудке. Как всегда! А я – в лабиринте. С помутневшим рассудком. Впрочем, как и все твои враги: они всегда в лабиринте!
– Потому что ты – неправ.
– Я так и думал.
– Злоба застилает тебе глаза, Агенор.
– Разумеется!
– Одно заблуждение порождает другое.
– И никак иначе!
– Только человек, не верящий в силы народные…
– Одним словом, все мы – сумасшедшие! – ехидно сказал молодой человек.
– Только олигархи, презирающие демократию…
– Словом, все твои враги – сумасшедшие. Один ты, Перикл, в своем уме, в здравом рассудке. Непогрешимый Перикл!
– Это уже не спор, – сказал Перикл.
– И к чему он, если ты всегда прав?
– Я полагаю, что мы должны слушать друг друга, если пытаемся постичь истину. Слушать друг друга…
– Вот на это ты мастер! Но что же на деле? Ты слушаешь и тихонечко гнешь свое! Только свое! И это называется – слушаешь? Нет, так не слушают! Так измываются изощренные палачи!.. У которых пальцы на вид не цепкие и кулаки вроде бы невесомые. Будто из ваты. А то, что булыжник – внутри ваты, это никого не касается… И вот, уважаемый демократ, получается так: сидишь себе в Народном собрании, выступаешь с трибуны, и клепсидра служит только тебе.