Человек из двух времен. Дворец вечности. Миллион завтра
Шрифт:
Он не знал, сколько прошло времени до момента, когда его разбудило хлопанье дверцы автомобиля. Подойдя к люку, он спустился по лесенке на вытоптанную траву, где снова одетая блондинка тихо разговаривала с низким мужчиной, который своими мускулистыми плечами напоминал атлета-тяжеловеса. У пришельца был большой живот, натягивавший тонкую ткань полевого мундира Объединенных Наций, и, хотя он был сед и лыс, лицо его покрывала серебристая щетина, говорившая всем и каждому о его исправности.
— Меня зовут Феликс Парма, я начальник транспорта, — представился он Кареву зычным голосом с шотландским акцентом. — Прошу прощения за опоздание. Компьютер
— Ничего страшного, — ответил Карев и пожал протянутую ему руку, болезненно переживая насмешку, читавшуюся в глазах пришельца, внимательно разглядывавшего его лицо. Его задело, что, хотя от Пармы пахло потом, именно из-за него пилотка вновь надела блузку. — Вы работали допоздна? — спросил он.
— Ну, скажем, что работал. — Короткой пантомимой Парма дал понять, что пил, и усмехнулся. Карев заметил сетку жил на его курносом носу. — А вы? Любите выпить?
— Бывает. При особых случаях. — Карев почувствовал возникшую симпатию к этому физически крепкому исправному, который приехал неизвестно откуда и разговаривал с ним вполне понятным языком. Правда, Кареву было интересно, почему Парма предпочел так постареть и не закрепился, но во всем другом он мог видеть в нем приятеля.
— Вы были когда-нибудь в Африке?
— Нет.
— В таком случае это «особый» случай. Что ты на это скажешь, Вильям?
— Не «особые» только те, которых нет, — ответил Карев, мысленно задавая себе вопрос: «Зачем Афина это сделала?»
— Выпьем, — заявил Парма таким тоном, как будто принимал важное решение. — Помоги мне носить ящики.
Пока Карев таскал вместе с ним от транспортного люка до грузовика больше десятка герметически закрытых контейнеров, пилотка причесывалась, сидя на лесенке для пассажиров. Интересно, подумал он, она делает это для Пармы или нет? В мире, в котором зрелые женщины значительно превосходили численностью исправных мужчин, ему приходилось видеть еще более странные пары. Перетащив все ящики, Парма небрежно помахал рукой на прощание и сел за руль.
— Едем, Вильям, — буркнул он. — Девушка ничего себе, но раз мы собрались выпить, не будем терять времени. — Он завел двигатель, и они, трясясь и подскакивая, поехали через поляну. Оглядываясь назад, чтобы в последний раз взглянуть на блондинку, Карев снова заметил удаленную на несколько километров бурю со странно локализованными границами — клубящаяся колонна пыльной серости и грозного пурпура, рисующаяся на фоне заходящего солнца, как гриб ядерного взрыва.
Карев коснулся руки Пармы и, указывая на это явление, спросил:
— Что там происходит?
— Это и есть наша боевая акция, — ответил Парма. Грузовик резко повернул и въехал на темнеющую уже дорогу, вырубленную в равнодушном лесу. — Там мы и работаем.
— Не понимаю. Перед посадкой я видел поля управления погодой, но… Доставка с Атлантики такого количества воды должна стоить кучу денег.
— Игра стоит свеч. Эта буря локализована точно над деревней натуристов. Уже три недели. Официально это фрагмент акции по уменьшению влажности воздуха в этом районе Африки, но настоящая причина в другом.
— Три недели без перерыва? — недоуменно спросил Карев. — В таком случае, что происходит с людьми внизу?
— Мокнут и размокают, — со смехом ответил Парма и сплюнул через окно.
— И болеют.
— И болеют, — не колеблясь согласился Парма. — Если ты когда-нибудь этим уже занимался,
— Должен же быть какой-то лучший способ.
— Да, есть: газ. Или пыль. Использование одного или другого было бы дешевле, легче и быстрее, но Хельсинкская Конвенция связывает нам руки. Натурист может тебя убить, и никто не скажет ни слова, но попробуй ты хотя бы царапнуть одного из них стрелой — и беды не оберешься. — Парма включил фары, чтобы разогнать быстро густеющую темноту, и деревья по сторонам дороги как бы сомкнули ряды. — Ты уже видел когда-нибудь труп?
— Нет, — быстро ответил Карев. — Я догадываюсь, что дождь деморализует этих людей.
— И это тоже. Начинается с того, что горстка туземцев отделяется от племени и превращается в натуристов. Они строят отдельную деревню и живут грабежами, как в добрые старые времена. Поначалу все сходит с рук, но со временем нормальные разумные бессмертные выходят из себя и обращаются с жалобой к нам. Мы, однако, не сразу вмешиваемся и не боремся с ними. Мы перестали это делать. Сначала наши крепкие дикари замечают, что ни с того ни с сего становится дьявольски мокро, а посте нескольких недель проливного дождя приходят к выводу, что оскорбили кого-то там, наверху. Ну а потом, обычно без труда, удается уговорить их присоединиться к бабьему обществу.
Карев взглянул на Парму, который в профиль очень напоминал Хэмингуэя.
— Кого ты, собственно, держишься?
— Уж, конечно, не натуристов. Их дело, что предпочитают жить недолго, но весело, проливая кровь, пот и сперму, но они не должны убивать других. Это недопустимо, недопустимо до такой степени, что оправдывает разрушение их веры в то, что после зимы наступает лето.
На дальнем конце прямой, как стрела, дороги замелькали первые огни.
— Хорошо, что создатели Хельсинкской Конвенции не предвидели использования погоды как оружия, — сказал Карев.
— Разве? — Парма рассмеялся. — По моему скромному мнению, не ввели такого запрета только потому, что управление погодой является единственным современным повсеместно используемым видом оружия. Ты когда-нибудь слышал о беспорядках на Кубе во время трехлетней засухи в прошлом столетии? Об этом не говорили вслух, но держу пари, что Штаты уже тогда умели управлять погодой и воспользовались этим.
— Но ты говорил…
— Я говорил о сегодняшнем времени. Достаточно располагать соответствующими средствами, чтобы сконструировать крупное поле управления погодой и компьютеры такого качества, что рассчитают взаимодействие различных факторов, и вот уже все готово к ведению войны: тихо, тайно, предательски. Можно уничтожать урожай в других государствах или вызывать такую жару, духоту и влажность, что люди, делающие пробор справа, начнут убивать людей, делающих пробор слева. Вот это война, Вильям!
— Я по-прежнему не знаю, кого ты держишься.
— Это неважно, пока я делаю то, что должен делать. Меня называют Парма из «Фармы».
Огни впереди внезапно разбежались в стороны, поскольку грузовик добрался до следующей поляны, окруженной кольцом зданий различной величины. Парма остановился перед последним из домиков, два ряда которых образовывали миниатюрную улочку, выходящую к темному лесу.
— Твоя хата, — объяснил Парма. — Мы собрали ее только сегодня после обеда, и света еще нет, но ты можешь бросить свой багаж. Поедем в наш клуб, а парни тем временем закончат работу.