Человек из Назарета
Шрифт:
Когда в пиршественный зал Ирода двое слуг внесли огромное серебряное блюдо, накрытое крышкой, кто-то из гостей пошутил:
— Ага, снова начинаем! Увы, для принятия рвотного слишком поздно. Я уже на стадии переваривания.
Иродиада проследила, чтобы двое слуг сняли крышку. Саломея пронзительно завизжала, завизжала, завизжала, а Ирод как-то странно и очень нерешительно произнес:
— Уберите. Уберите отсюда эту штуку.
Он поискал взглядом виночерпия.
— Ты, — приказал Ирод, — возьми это и выбрось куда-нибудь. — И виночерпий вывалил содержимое блюда в один из очагов.
После этого праздничный пир продолжался недолго.
КНИГА 4
В
Когда в том месте, где был обезглавлен Креститель, предавали земле то, что осталось от его тела, рядом с самыми верными последователями Иоанна стояли и пятеро зелотов. Их звали Симон, Иоиль, Амос, Даниил и Саул. Это были люди, беззаветно преданные делу, однако если бы они потрудились заглянуть в себя, то могли бы обнаружить, что в их ревностном отношении к священному и свободному Израилю было что-то от фарисейства.
Используя пророческие обороты, Иоиль гремел:
— Ему отстригли голову, как кролику. Завернули в мешковину, и та насквозь пропиталась его кровью! А затем, словно игрушку, подарили девчонке-танцовщице! Именно теперь мы должны выступить, мы должны действовать именно теперь!
Логика этого заключения была несколько туманной.
Амос заметил:
— Мы жаждем отмщения за смерть нашего вождя. Но нам не хватает вождя, который повел бы нас к отмщению.
— Месть — негодное средство в политике, — возразил Даниил. — Да и сам Иоанн никогда не говорил, что он наш вождь. Он говорил, что должен лишь подготовить путь для вождя.
— Убить Ирода Галилейского! — снова загремел Иоиль. — Нет нужды устраивать военный совет. Мы можем пойти туда прямо сейчас, пока в ноздрях народа галилейского, да и других народов тоже, стоит запах Иоанновой крови. Даже люди самого Ирода моются по десяти раз на дню, чтобы избавиться от запаха крови на своей шкуре.
— Допустим, мы убьем тетрарха Ирода, — рассуждал Даниил. — Но если нет настоящего вождя, кто вступит во дворец? Я вам скажу, кто это будет. Какой-нибудь безликий, ничтожный человек, назначенный кесарем Тиверием. И это будет точным повторением судьбы Иудеи. У нас появится прокуратор, как их теперь называют.
— Что бы вы ни предприняли, — сказал Симон, — это будет означать объявление войны самому Риму.
— Нет! — завопил Иоиль. — Это будет вызов кучке легионеров, изнывающих от скуки в мелкой, захолустной римской провинции! Но Симон отчасти прав. Не одна только Галилея и даже не она первая должна быть освобождена от тирании. Свободным должен стать весь Израиль. Весь
— Это значит — военные советы, — сказал Саул. — Арсеналы. Разработка стратегии. Руководство. Великое царство. Свободный Израиль. Единение народа, сбросившего оковы. Под водительством Мессии.
Каждый из них сделал что-то вроде неуклюжего поклона погребенному телу, и они направились в сторону Мелаха, ближайшего от этого места городка. После искупительного свидания с мухами, разлагающимся трупом и засохшей кровью они с наслаждением вдыхали прохладный утренний воздух.
— Верите ли вы, что тот, другой, — Мессия? — спросил Иоиль. — Он проповедует доброту, любовь и прочее, но ни слова не говорит о том, что нужно сбросить оковы.
— Значит, ты допускаешь, — предположил Саул, — что Иоанн… Мир праху твоему, Иоанн, — вдруг скорбно произнес он, оборачиваясь, чтобы бросить последний взгляд на безымянный могильный холм. — Хотя кровь твоя взывает к мщению, да упокоится душа твоя. — И, обращаясь к своим спутникам, продолжил: — Так что же, вы допускаете, что Иоанн мог ошибаться?
— Скорее, он был невнятен, — ответил Иоиль. — Невнятен, и имел на это право. Иоанн хотел уберечь его — я имею в виду, Того, Кто Грядет, — от лисьего коварства Ирода и от мстительности этой прелюбодейки, этой сукиной царицы, его жены.
В разговоре наступила пауза. Они долго шли молча. Потом Симон предложил:
— Надо спросить его самого. Пусть кто-нибудь пойдет к нему и задаст прямой вопрос. Спросит: ты ли это?
— Он насторожится, — заметил Саул. — Да и можно ли упрекать его за это? Он вынужден хранить свою тайну, если она у него есть, до того дня, когда созреет плод. А Пока он будет продолжать проповедовать любовь и доброту.
— Надо спросить у него самого, — настаивал Симон. — В этом нет ничего плохого.
— Покойся же ты в мире, Иоанн, над шумом битвы! — воскликнул Саул с болью в голосе.
— Битвы нет, — отозвался Иоиль. — Пока нет.
В это время Иисус проповедовал доброту и любовь таким тоном, какой обычно не ассоциируется с этими понятиями. На площади городка Нахаш он пытался угомонить кучку насмехавшихся над ним фарисеев такими словами:
— Вы, любители чистоты, постоянно оттираете и моете руки, однако забываете о своих ушах! Разве не ушная сера, грязь и лицемерие мешают вам прислушаться к голосу разума? Хорошо же, очень хорошо. Иаков-меньший, перестань хмуриться и сжимать кулаки. Их не убедят ни здравый смысл, ни сила. Но здесь, слава Богу, есть и другие — не столь одеревенелые в приверженности букве Закона и более открытые его духу! Именно их я снова и снова прошу прислушаться. Какая из всех заповедей самая великая? Ответ хорошо известен. Даже фарисеям. Вы должны возлюбить Господа всем сердцем вашим, всей душой вашей, всем разумом вашим, всеми силами вашими. А теперь — слушайте внимательно! К этой заповеди мы должны добавить нечто новое — и вместе с тем нечто такое, что вытекает из природы и смысла этого старого закона, ибо, любя творца, вы должны также любить и его творение. Поэтому говорю вам: любите ближнего своего, как самого себя!
Среди насмешников и придир был один молодой фарисей, которому не очень-то хотелось отмахиваться от этого высокого, могучего проповедника как от глупца. В его проповедях он находил здравый смысл и то, что греки называют логикой. Вопросы, которые задавал этот фарисей, не выглядели пустыми придирками:
— Но кто в таком случае мой ближний? Царь Ирод Галилейский? Римский император Тиверий? Те сирийцы, которые нас ненавидят? Или жители Самарии, которые ненавидят нас не меньше?
Звали этого молодого человека Иуда Искариот.