Человек из Назарета
Шрифт:
— Мне достаточно тепло.
— Дело твое.
— Должны уже подавать завтрак, — сказал стражник. — Ну что же, будьте здоровы все. И не забудьте: если вам еще понадобятся дрова… — Он не закончил фразы и ушел со двора.
— Ты весь дрожишь, — сказала одна из девушек. — Иди погрейся, это ничего не будет стоить.
Незнакомец подошел и протянул к огню дрожащие ладони. Другая девушка заметила:
— Я, кажется, видела тебя раньше. Погоди, да ты был с ним. С этим Иисусом. В Храме, не иначе.
— С кем? Не знаю его. Видел его, конечно, но не знаком с ним.
— Откуда ты? — спросил косоглазый старик. — Судя по выговору, ты не из этих мест.
— Так,
— Постой, — не унималась девушка, — это был ты. Ты был с ним. Я тебя видела в тот раз, когда в него камни швыряли.
— Нет, говорю тебе, нет.
— Иисус из Назарета, — произнес старик. — Назарет — это в Галилее.
— Разве?
— Не прикидывайся. Ты ведь тоже из Галилеи. Мне галилейский выговор знаком. Родители моей жены оттуда родом.
— Нет, нет, я там никогда не бывал.
— Ну, если ты, как она говорит, был с ним раньше, то и теперь должен быть с ним. Знаешь, что его забрали? Ну конечно, знаешь.
— Я пришел сюда, чтобы встретиться с одним человеком. Он должен принести мне деньги, которые… Впрочем, не думаю, что он придет.
— Тебе дым ест глаза, правда? У некоторых глаза не терпят дыма.
Но человек, не дослушав, побежал прочь. Они видели, как он на мгновение остановился, будто споткнулся обо что-то, потом снова побежал и исчез. Старик сказал:
— Плачет, вы заметили? Сказал, что пришел получить деньги. Вы ведь поняли — за что? Вот про таких-то и говорят: мать родную продаст.
О том, что после это было с Иудой Искариотом, я не могу сказать ничего определенного. Могу лишь собрать вместе обрывки преданий, связанных с его смертью, а они, скорее всего, больше подходят для какой-нибудь великой фантасмагорической поэмы, пока еще не написанной, нежели для строго придерживающейся фактов хроники, на что претендует данный труд. Так, говорят, что он в ранние утренние часы с диким видом бегал по городу, пытаясь найти какую-нибудь открытую лавку, где продавались бы веревки. Но когда он не обнаружил в своем кошельке денег, то взвыл, будто пес. В этот момент в дверях одного из домов появился мальчик, который, размахивая своими маленькими руками, как крыльями, прокукарекал. Иуда убежал, чтобы не видеть этого, но в узкой, освещенной фонарем улице столкнулся с другим видением. Девочка, которую ласково приободряли родители, срыгнула клубок извивающихся червей, и те принялись разговаривать. «Я тоже могу говорить по-гречески!» — дико закричал Иуда и бросился бежать. Он оказался в каком-то проулке, где старик, смеявшийся беззубым ртом, продавал грубо нарисованные картинки, на которых он, Иуда, корчился в огне. Иуда с воплями побежал прочь, а старик хохотал ему вслед. Потом ему встретился молодой человек, который продавал связки веревок, монотонно зазывая покупателей: «Веревки, веревки! Прекрасные веревки! Веревки из лучшей пеньки!»
— Я бы взял, но, кажется, не смогу заплатить, — сказал ему Иуда.
— Тогда отдай мне этот пустой кошелек, отдай все, что на тебе надето, и твою обувь вдобавок. Там, куда ты собрался, тебе это не понадобится. Ты похож на человека, который знает, что попадет в райский сад. Давай, раздевайся.
С веревкой на плече, голый Иуда побежал за город. Вдруг он увидел на дороге котенка, совсем крошечного, который лежал с перебитой лапкой и жалобно мяукал. Иуда поднял бедное создание и, ласково поглаживая его, произнес:
— Чем я могу помочь тебе, чем? Полижи лапку, и скоро тебе станет легче.
Оставив мяукающего котенка на дороге, Иуда побежал
— Да, силен я в греческом! Kai elabon ta triakonta arguria, teen timeen tou tetimemenon, hon etimeesanto apo huion Israel, kai edokan auta eis ton agron tou kerameos, katha sunetazen moi Kurios [120] . Чтобы реченное в Писании могло исполниться.
Потом, под оглушительный гомон петухов, он повесился.
КНИГА 6
Иисуса оставили одного в передней дома Каиафы. Это была комната с мраморным полом, в которой не было никакой иной мебели, кроме двух стульев с изогнутыми ножками — в римском стиле, но Иисусу сесть не предложили, и он ждал стоя. В одиночестве он оставался недолго. В переднюю вошли Елифаз и еще два фарисея (кто их пригласил — неизвестно), которые сразу же начали издеваться над Иисусом и осыпать его бранью. Елифаз сказал ему:
120
И взяли тридцать сребреников, цену оцененного, которого оценили сыны Израиля, и дали их за землю горшечника, как сказал мне Господь ( греч.). ( Примеч. перев.).
— Теперь ты не очень-то расположен насмехаться и бросать оскорбления, не так ли? Уже не торопишься проклинать старших. Давай, расскажи нам, а мы послушаем — и про окрашенные гробы, и про порождения ехиднины, и про то, как плохо мыть руки перед едой. Подонок!
Он плюнул Иисусу в лицо. Но оно было на значительно большей высоте, чем его собственное, и слюна долетела лишь до груди Иисуса, попав на его дорогое одеяние, которое было очень чистым, поскольку за день до того, когда они готовились к пасхальной трапезе, Иоанн его выстирал. Иисус взглянул на плевок, но не снизошел до того, чтобы стереть его, потом с улыбкой оглядел Елифаза и его сообщников. Елифаз подпрыгивал от ярости:
— Зубоскал! Хитрая лиса! Скоро ты перестанешь скалить зубы и хитрить! Не смотри на меня с таким превосходством, мерзавец!
Он пнул Иисуса в правую голень, причинив значительно больший ущерб своей собственной ноге, нежели жестким мускулам Иисуса, и продолжал вопить:
— Завязать глаза этой свинье! Дайте кусок ткани! Быстрее!
Ездра вынул из рукава тряпку, которую носил с собой, чтобы вытирать пот (ибо отличался сильной потливостью), и, будучи достаточно высоким, завязал этой тряпкой Иисусу глаза. Иисус рассмеялся и сказал:
— Я вижу, вы полагаете, что я должен включиться в вашу детскую игру. Никогда не думал, что такие люди, как вы, дойдут до того, что будут меня развлекать. Ну давайте, делайте то, что хотели.
Чтобы слабо ударить Иисуса по щеке, Елифазу пришлось подпрыгнуть. Он прошипел, задыхаясь:
— Теперь посмотрим, какой ты умный со своим великим ясновидящим оком духа!
Он снова ударил Иисуса, после него ударил Ездра. Иона их примеру не последовал, лишь пробормотал нерешительно: