Человек из очереди
Шрифт:
Выбор у Наташи был, в смысле женихов. Раза три Людмила Дмитриевна объявляла знакомым, что, видать, в ближайшее время предстоят большие траты и это ужас что такое. Одно кольцо на мою врачебную ставку тянет. Но это были пристрелки.
Покуда не появился такой Зверев, настоящий жених. Как его звать, неизвестно, Наташа звала его именно что Зверевым. Ровесник брата. Такой скромный, застенчивый. Да, но хоть и застенчивый, но из этих вот новых прущих людей. Он при чем-то там был чего-то там посредником, и денежки у него водились.
И потому настаивал, чтоб все было красиво.
Да, а на невесту свою Зверев смотрел прямо-таки с восторгом. Платье сшить самое красивое и с новомодными заморочками. А то, не поверите, некоторые сейчас берут платье напрокат, ну, это вообще нищета первозданная.
Конечно, поднапряглись как могли и Бобковы, но основные расходы взял на себя вот как раз Зверев. И свадьба пройдет, все понимали, по самому красивому разряду.
Да, но свадьба свадьбой, но ведь нужно и вперед заглядывать! В смысле — а где молодожены собираются жить?
Вот! Здесь-то и начинается вся история. В смысле — а где молодожены собираются жить.
Значит, так. У Бобковых «распашонка». Это неважно, в каком доме, важно, что маленькая — тридцать шесть метров — и «распашонка». В одной комнате спят родители, в другой Наташа, а в гостиной — ну, где телевизор, — Федя. То есть через него надо ходить. С другой-то стороны, а через кого тогда и ходить, как не через водоплавающего, который половину времени в море.
Теперь, значит, жених. У него с жильем похуже. Двухкомнатная на троих — он сам, мама и младшая сестра, которой, к слову, двадцать, и возраст к свадьбе движется.
Обычная, значит, история, надежда на хорошую жизнь имеется, и хочется жить именно хорошо, но негде. Нет, на первое время есть куда приткнуться, это не то что первую брачную ночь проводить под звездным небом, на худой конец, поживем в родительской квартире. Но это на самый худой конец.
Зверев со временем, конечно, купит квартиру, он такой, он купит, но лишь со временем. Да, но жить-то надо не в прекрасном будущем, а прямо сейчас.
И тут Наташа вспомнила про свою бабушку Анну Трофимовну, мать своего отца. Ну, бабуля — и даже бабусенька. Двухкомнатная квартира, и живет одна. Учительница на пенсии, семьдесят шесть лет. Сухонькая, легонькая, носила исключительно темные платья с белым кружевным воротником, седые волосы собирала в пучочек и закалывала большим гребнем. Ну, все как есть — учительница на пенсии. И двухкомнатная квартира, и, что характерно, комнаты ну совсем изолированные.
Да, а Василий Павлович свою матушку любил и уважал. Все понятно, единственный сын. Ну вот. Пять лет назад бабушка сообразила, что дело идет к старости, случись что с ней, негоже, если квартира уйдет государству. Ну да, если Василий Павлович здесь вырос и здесь же помер его отец. Негоже
В общем, привычные такие рассуждения. Все так делают, и мы сделаем. Словом, пропишу Федю или Наташу.
Анна Трофимовна некоторое время решала, кого именно прописать. Федя, хоть и ласковый, а все же мужчина. Нет, лучше Наташеньку, девушка, нежное существо, заболею, половчее сумеет помочь.
Договаривались ведь как: Наташа прописана на всякий пожарный, поскольку все нормальные бабушки заботятся о своих внучках. Но пока меня одинокая жизнь устраивает. Живу — квартира моя, помру — Наташенькина. Логично? А как же.
Да, но тут приближается свадьба, и где мы станем жить? Человек себе не враг, и он выбирает лучший вариант. Жить мы будем у бабуси — там две изолированные комнаты, восемнадцать и четырнадцать. И мы займем восемнадцатиметровку, это справедливо — нас ведь двое. А бабуся одна — ей четырнадцать метров. Справедливо? Да. Восемнадцать больше четырнадцати, но ведь и двойка больше единицы — это каждому известно.
Ну, Наташа к бабуле, ах, бабуленька, я такая счастливая, мой Зверев меня любит, но ты знаешь, я подумала, а что если мы у тебя поживем, недолго, с годик, а там Зверев квартиру купит. Что ты, он такой тихий, не курит и не пьет, даром что бизнесмен. Нет, прописывать его не надо, он у матери прописан, и чего ради он будет кому-то дарить кусочек законной жилплощади.
Примерно вот такие лепетания были.
А бабуля что-то такое не в восторге. Она свое твердит: помру — дело другое, а покуда жива, хочу пребывать в собственной квартире исключительно в гордом одиночестве. Да, бабуля не в восторге.
И что главное — все правы. Бабуля хочет жить без посторонних людей — это ее законное право. Да, но ведь и Наташа здесь прописана и, значит, имеет право жить с мужем на своей законной жилплощади. Оно понятно, чтоб прописать Зверева, нужно бабусино согласие, а чтоб жить на своей площади, особого согласия не нужно.
И вот эти соображения Наташа не скрывала от любимой бабушки. Получается, девушка не без напора. Что приятно — внучка в жизни не пропадет. Неприятно только, что она сжимает не чье-то безымянное горло, но твое собственное.
И бабуленька растерялась от такого напора. Она, знай, свое твердит, мы так не договаривались, а договаривались мы иначе, так что жить здесь ты будешь не прежде, чем я помру.
Да, но, бабуленька, дом ведь это не твой собственный, он ведь государственный, и у нас с тобой на жилплощадь одинаковые права.
Чем, видать, наповал сразила старушку, та, поди, считала, если близкие люди о чем-то договариваются, то слово свое держат, не пытаясь объегорить.
Наташа стала успокаивать бабушку, да ты, бабуля, не бойся, все будет нормально, еще и лучше будет, да мы обе будем пахать на Звереве.
Чем, понимать надо, доконала старушку. Ей, видно, не приходило в голову, что, выходя замуж, человек думает, как бы это ловчее пахать на любимом человеке.
Словом, бабуля отказала наотрез. Да так решительно, что Наташа поняла: тут без вариантов и пора подсоединять отца.