Человек из очереди
Шрифт:
— Бедная Дон, — вздохнула Томас, — у нее еще нет места. — Томас, получив должность младшей-из-трех в Уэльсе, чувствовала себя миллионером.
— Не беспокойся о Дон, — заметила Хэсселт, — ирландцы всегда падают на все четыре лапы.
Мисс Пим искала глазами Иннес, но не видела ее. Бо тоже не было.
Стюарт, проследив за ее взглядом, поняла заключавшийся в нем вопрос и сказала:
— Бо и Иннес просили меня сказать вам, что им очень жаль — они сегодня не будут, но они надеются, что вы будете их гостьей на другой вечеринке, еще до конца
— Бо устраивает ее в честь Иннес, — сказала Хэсселт. — Чтобы отпраздновать Арлингхерст.
— Собственно говоря, мы все устраиваем вечер в честь Иннес, — сказала первый Апостол.
— Что-то вроде общего слета, — подтвердила вторая.
— В конце концов, это честь для всего колледжа, — заметила третья.
— Ведь вы придете, мисс Пим, — заключила четвертая не вопросительным, а утвердительным тоном.
— Ничто не доставит мне большего удовольствия, — сказала Люси и добавила, радуясь возможности сойти с тонкого льда: — А что случилось с Бо и Иннес?
— Неожиданно прикатили родители Бо и увезли их в театр в Ларборо, — ответила Стюарт.
— Вот что значит иметь роллс, — сказала Томас без капли зависти в голосе. — Носись по всей Англии, как тебе заблагорассудится. Когда мои родители хотят куда-нибудь поехать, им надо запрячь старую серую кобылу, знаете, такую невысокую, коренастую, и трястись двадцать миль до ближайшего поселка.
— Они фермеры? — спросила Люси, представив себе пустую узкую дорогу в Уэльсе, протянувшуюся по безлюдью.
— Нет, мой отец священник. Но нам приходится держать лошадь, чтобы обрабатывать землю, а позволить себе и лошадь, и машину мы не можем.
— Да ладно, — заявила первый Апостол, устраиваясь поудобнее на кровати, — и вообще, кому охота теперь ходить в театр?
— Самый скучный способ провести вечер, — сказала вторая.
— Сиди, уткнувшись коленями в чью-то спину, — добавила третья.
— Не отрывая глаз от бинокля, — присовокупила четвертая.
— Почему бинокль? — спросила Люси, удивленная тем, что позиция мисс Люкс нашла поддержку среди тех, у кого пресыщенность не должна была еще разрушить жажду развлечений.
— А что без него увидишь?
— Марионеток в ящике.
— Как на пирсе в Брайтоне.
— Только на пирсе в Брайтоне можно видеть выражение лиц.
Они сами как будто сошли с пирса в Брайтоне, подумала Люси. Все по очереди. Как раздвоившиеся близнецы. Когда кто-то первым произносил какую-то фразу, остальные чувствовали, что должны подкрепить это замечание дополнительными аргументами.
— Что касается меня, я ужасно рада, что можно задрать ноги и ничего не делать для разнообразия, — заявила Хэсселт. — Я стерла ноги новыми балетными туфлями, и у меня ужасные волдыри.
— Мисс Хэсселт, — проговорила Стюарт, явно копируя кого-то. — Студентка обязана следить за своим телом, чтобы оно всегда находилось в соответствующем состоянии.
— Очень может быть, — ответила Хэсселт, — но я не собираюсь стоять целых пять миль в автобусе в субботу
— А потом, дорогие, это только Шекспир! — заявила Дэйкерс. — «Вот в чем вопрос!» — шутливо передразнила она, прижимая руку к груди.
— Но ведь Эдвард Эйдриан, — вступила Люси, чувствуя, что должен же кто-то защитить ее любимый театр.
— А кто этот Эдвард Эйдриан? — совершенно искренне спросила Дэйкерс.
— Это тот тип, у которого такой утомленный вид и который похож на линяющего орла, — ответила Стюарт, слишком занятая обязанностями хозяйки, чтобы заметить реакцию Люси: вот, оказывается, в каком убийственном, но весьма живописном образе представал Эдвард Эйдриан в трезвых глазах молодежи. — Нас часто водили смотреть его, когда я училась в школе в Эдинбурге.
— И вам не нравилось? — спросила Люси, вспомнив, что фамилия Стюарт входила в первую тройку в списках, вместе с Бо и Иннес, и что умственная деятельность для нее, вероятно, не является столь тяжким испытанием, как для некоторых других.
— О, это было лучше, чем сидеть в классе, — согласилась Стюарт. — Но это было ужасно — старомодно. Приятно смотреть, но скучновато. Не хватает одного стакана.
— Наверно, моего, — сказала О'Доннелл, входя в комнату и отдавая хозяйке свой стакан. — Кажется, я опоздала. Я искала туфли, которые бы налезли мне на ноги. Мисс Пим, простите меня, пожалуйста, за эти. — И она показала на домашние шлепанцы, которые были у нее на ногах. — Мои ноги отказываются мне служить.
— А вы знаете, кто такой Эдвард Эйдриан? — спросила Люси у О'Доннелл.
— Конечно знаю, — ответила та. — С тех пор как в двенадцать лет я увидела его в Белфасте, я без ума от него.
— Кажется, вы единственная здесь, кто знает его и восхищается им.
— А, язычники, — сказала О'Доннелл, бросив презрительный взгляд на собравшихся, и Люси подумалось, что у О'Доннелл подозрительно блеснули глаза, как будто она плакала. — Если бы это не был конец семестра и у меня оставались бы деньги на билет, я бы сейчас была в Ларборо и сидела у его ног.
И если бы, подумала Люси, сочувствуя девушке, твое отсутствие на вечеринке не приписали тому, что ты — единственная, у кого еще нет места. Она почувствовала симпатию к девушке, которая осушила глаза, не забыла извиниться за домашние шлепанцы и с веселым видом пришла на вечеринку, на которой ей нечего было праздновать.
— Ну, — сказала Стюарт, снимая проволоку с пробки, — теперь, когда О'Доннелл пришла, мы можем открыть бутылку.
— Господи, шампанское! — воскликнула О'Доннелл.
Вино, пенясь, полилось в толстые грубые стаканы, и все в ожидании повернулись к Люси.
— За Стюарт в Шотландии, за Томас в Уэльсе, за Дэйкерс в аббатстве Линг! — провозгласила Люси.
Все выпили.
— И за всех друзей от Кейптауна до Манчестера, — сказала Стюарт.
Выпили и за это.
— А теперь, мисс Пим, что вам положить?