Человек из тени
Шрифт:
Иногда бывает и так. Но обычно — нет. Я помню дело, которое едва не свело нас с ума. Некто убивал детей; прошло три месяца, а у нас ничего на него не было. Ни одной надежной улики. Однажды утром мне позвонили из полицейского управления Лос-Анджелеса и сообщили, что он явился с повинной. Дело закрыли.
В случае с Джеком-младшим мы использовали все приемы. Он ведь переодевался, устанавливал «жучки», вербовал последователей, вел себя умно.
И в итоге раскрытие дела оказалось в зависимости от двух факторов: куска говядины
За годы работы я научилась довольствоваться только одной правдой: пойман — значит пойман, и это хорошо. Точка.
Звонит сотовый Алана.
— Слушаю, — говорит он.
Его глаза закрываются, и меня пронизывает страх, но они снова открываются, и в них облегчение.
— Спасибо, Лео. Я очень признателен тебе за звонок. — Алан отключается. — Келли еще не пришла в себя, но врачи считают ее состояние уже не критическим, а стабильным. Она по-прежнему в реанимации, но врач сказал Лео, что о смерти речь уже не идет, разве что произойдет что-то неожиданное.
— Келли справится. Она чертовски упрямая, — говорю я.
Джеймс не отвечает. Мы в молчании едем дальше.
— Приехали, — тихо говорит Дженни Чанг.
Дом старый, слегка обветшалый. Двор не ухожен, но не совсем запущен. Такое впечатление, что все катится вниз, но пройдено пока лишь полпути. Мы выгружаемся из машины и идем к входной двери. Она открывается прежде, чем мы успеваем постучать.
Патриция Коннолли выглядит старой и уставшей. Но несмотря на усталый вид, глаза у нее ясные. В них плещется страх.
— Наверное, вы из полиции, — говорит она.
— Да, мэм, — отвечаю я. — Кто из полиции, кто из ФБР. — Я показываю ей свое удостоверение, представляюсь и представляю других. — Не могли бы мы зайти, миссис Коннолли?
Она сдвигает брови и смотрит на меня:
— Можете, если перестанете называть меня миссис Коннолли.
Я удивлена.
— Конечно, мэм. Как вы хотите, чтобы я вас называла?
— Мисс Коннолли. Коннолли — моя девичья фамилия. Не хочу иметь ничего общего с покойным мужем, чтоб ему гореть в аду. Входите.
В доме чисто и опрятно, но абсолютно безлико. Как будто за порядком следят просто по привычке. Все видится в двух измерениях.
Патриция Коннолли проводит нас в гостиную и жестом предлагает сесть.
— Что-нибудь желаете? — спрашивает она. — Могу вам предложить только воду и кофе.
Я смотрю на свою команду. Все отрицательно качают головами.
— Благодарю вас, мисс Коннолли. Не беспокойтесь.
Она кивает и смотрит вниз, на свои руки.
— Ладно, тогда почему бы вам не объяснить, зачем вы приехали?
Говоря эти слова, она продолжает смотреть на руки, не хочет встречаться с нами глазами. Я решаю действовать так, как велит мне инстинкт.
— Почему бы вам самой не сказать, зачем мы здесь, мисс Коннолли?
Она резко поднимает голову, и я вижу, что не ошиблась. В ее глазах —
Но говорить она еще не готова.
— Понятия не имею.
— Вы лжете, — говорю я и поражаюсь резкости собственного тона.
На лице Алана удивление.
Но я ничего не могу поделать. Я полна гневом, он уже перетекает через край. Я наклоняюсь вперед, ловлю ее взгляд. Тычу в нее пальцем:
— Мы здесь из-за вашего сына, мисс Коннолли. Мы здесь из-за матери, моей подруги, которую он изнасиловал и которой вспорол живот, как оленю. Из-за ее дочери. Она провела три дня, потому что он привязал ее к телу мертвой матери. — Я начинаю говорить громче. — Мы здесь из-за мужчины, который пытает женщин. Из-за нашего агента, тоже моей подруги, которая сейчас в больнице и может остаться на всю жизнь инвалидом. Мы здесь…
Она вскакивает, схватившись за голову руками.
— Прекратите! — кричит она. Руки опускаются и бессильно висят вдоль тела. — Просто… прекратите.
Теперь она напоминает воздушный шарик, который сдулся и медленно падает на землю. Она снова садится и вздыхает.
— Вы полагаете, что знаете, зачем сюда приехали, — говорит она, глядя на меня, — но это не так. Вы думаете, что вы приехали из-за этих несчастных женщин. — Она смотрит на Дона Роулингса. — Или из-за той бедной девушки, которой нет уже двадцать пять лет. Это только маленькая часть. Вы сюда пришли из-за чего-то куда более древнего.
Я могу перебить ее, рассказать о куске говядины в банке и Джеке-младшем, но что-то подсказывает мне, что не следует ей мешать.
— Даже смешно, как мы умудряемся просмотреть главное в людях. Даже в тех, кого любим. Наверное, это несправедливо. Если человек бьет жену или делает куда более страшные вещи, то этому всегда что-то предшествует. Верно?
— Я сама часто думаю об этом, мэм, — говорю я. — В связи с моей профессией.
— Наверное, — соглашается она. — Тогда вы знаете, что на самом деле все по-другому. Совершенно. Более того, порой вы получаете прямо противоположное. Самые некрасивые люди могут оказаться самыми порядочными. А под внешностью очаровательного мужчины может скрываться убийца. — Она пожимает плечами: — Внешность вовсе не показатель.
Разумеется, когда вы молоды, вас такие вещи не волнуют. Я познакомилась с Кейтом, когда мне было восемнадцать лет. Ему было двадцать пять, и я никогда раньше не встречала таких красивых мужчин. И это не преувеличение. Шесть футов роста, темные волосы, лицо киноактера. Когда он снял рубашку… Ну, давайте скажем, что тело было под стать лицу. — Она печально улыбается. — Когда он проявил ко мне интерес, я ужасно смутилась. Ведь я была убеждена, что ничем не примечательна. А он был так красив. Парень что надо. — Она обводит нас взглядом. — Все это случилась в Техасе, я ведь, надо сказать, родилась не в Калифорнии. — Она смотрит куда-то вдаль. — Техас. Плоский, жаркий и скучный.