Человек, изменивший мир (сборник 1973)
Шрифт:
— В чем выражается нетолерантность Шведова?
— В основном, в мелочах. Но достаточно часто, чтобы вызвать тревогу. Тем более, что он является кандидатом в контактеры. Шведов нередко высказывает враждебность к чужому вкусу только потому, что тот расходится с его собственным. Мне не нравится, значит, плохо — вот критерий Шведова…
— Но ведь вкусы у него безукоризненные! — крикнул Геннадий.
Робот холодно отчеканил:
— Никакой человек не может подняться выше человечества. Если это не так, прошу
— Продолжай, — сказал председатель.
— Борьба мнений, борьба вкусов всегда останется в развивающемся обществе. Но только в виде соревнования и уважения чужих точек зрения. Никакой гений не волен навязывать свои вкусы другим. Он волен их только пропагандировать. Вот пример: Шведов, что вы сказали двенадцатого декабря прошлого года Артемьеву?
Шведов пожал плечами. Только электронная машина могла запомнить, что он делал в тот или иной день год назад.
— Вы, — продолжал греметь робот, — сказали ему: «Или сбрей свою дурацкую бороду, или я не допущу тебя до экзаменов».
Шведов вскочил. По его лицу пошли красные пятна.
— Но у него в самом деле была дурацкая бороденка! — крикнул он яростно. — Артемьев это понял и через месяц сам ее сбрил!
— Верно, — подтвердил робот. — Это так и произошло. Но в тот самый день он предпочел уйти от вас. А разве не вы считали его самым талантливым из молодых экзотермистов?
— Я и сейчас так считаю, — сказал Шведов.
— Так почему же вы судили о нем не по таланту, а по декоративной бородке?
И Шведов впервые промолчал.
— Неосознанная уверенность, — продолжал робот, — что только его взгляды правильные, — основа первобытного хамства. В истории человечества уже бывало, что индивидуальные заблуждения превращались в коллективные. Вы знаете, что я напоминаю о шовинизме, расизме, фашизме. «Мы лучше всех, и все обязаны подчиняться нам и поступать так, как мы желаем». Все помнят, какие ужасы принесли человечеству эти явления, поэтому мы не должны проходить мимо даже самых микроскопических проявлений нетолерантности.
В зале стояла мертвая тишина. А звук, размеренный и мощный, падал в зал.
— Поэтому, исходя из человеческих законов, я отклоняю кандидатуру Шведова. В Галактическом Совете нам придется иметь дело с самыми различными мыслящими расами. Их облик, способы мышления, цели бытия могут показаться, да и наверняка покажутся странными и чуждыми. Но мы обязаны уважать чужие мнения и не навязывать свои. И подчиняться решениям Совета, даже если во главе будет стоять, например, мыслящий паук…
— Чепуха, — сказал Геннадий громко, — разумные существа могут быть только человекоподобными.
— Пусть так. Но что, если у председателя Совета будет, например, рыжая бороденка? Как у Артемьева?
— Это же совсем другое дело! — крикнул Геннадий.
— Пусть так. Я не утверждаю, что
Теперь я спокойно читаю прогнозы о возможном засилье роботов. А что? Вполне возможно. Прецедент уже был!
ОДНАЖДЫ ВЕЧЕРОМ
С работы шел не спеша. Только свернул с магистрали, сразу наткнулся на знакомых хлопцев. По всему переулку тянулись эти наспех сколоченные из бракованных досок, покрашенные ядовитой зеленой краской пивные ларьки. Возле каждого своя группа, только космополиты бродили от одного к другому.
Жорка увидел меня издали, взял еще два пива. Кружки были щербатые, поцарапанные. Полрыбца взяли у Заммеля, ему сунули пиво. Побрел дальше.
День был теплый, весна взяла разгон, народец бегал в плащах и без шапок. От земли поднимался пар, последняя сырость рассасывалась тут же в теплом воздухе.
По тротуару бродили разомлевшие девочки с нашей улицы. Повыползали на солнышко пенсионеры, в скверике под надзором мамаш копошилась малышня.
Левую сторону моей окраинной улицы снесли и уже кое-где успели понастроить многоэтажки. Появилась уйма незнакомого народу, неприятное все-таки чувство. Раньше знал каждого, и меня знал тоже каждый на улице.
По дороге встретил еще буфет, где возле окошка дремал Роман Гнатышин, бывший студент какого-то вуза, а теперь «ШП», «швой парень».
— Будешь? — спросил он печально.
— Конечно, — ответил я.
Он пододвинул кружку. Его рыжие усы уже подмокли в пене, на губах блестела рыбья чешуя, несколько жирных блесток запуталось в усах.
— Ты бы сбрил их, — посоветовал я, — и постригся бы заодно.
— Зачем? — спросил он уныло. Скривился, сделал глоток, потом посмотрел на жирные от селедки руки и вытер о длинные патлы.
— Ну-ну, — сказал я, — тогда конечно.
Допил пиво и побрел дальше. На трамвайной остановке обратил внимание на двух «королевских» девчонок. Одеты шикарно, спины прямые, а уж смотрят… Я таким только свистел вслед или подбрасывал пару горячих слов.
Возле скверика встретил Машку. Ладная из себя подруга и одета в самое дорогое, клад для женихов с нашего завода. И не гордая. Еще издали заулыбалась и стала смотреть добрыми коровьими глазами. Наверное, прикидывала, как отучит пить и заставит по воскресеньям ходить на базар с хозяйственной сумкой.
— Привет, — сказал я.
— Привет, — ответила Машка. — Может, сходим в кино? Итальянская комедия идет, вся про любовь!
— Не тянет, — сказал я. — Есть вещи и поинтереснее.
— Ну-у-у… Тогда пей свое гадкое пиво и проводи меня.