Человек, изменивший мир (Сборник)
Шрифт:
– Брысь, говорю! – рявкнул Савелий.
Он замахнулся прикладом. Зубарь чуть присел, изогнул шею, готовясь принять удар и еще больше раскрывая пасть. В этом тоже было что-то от ожившего камня: живой зверь испугался бы или разъярился, а этот механически примет удар, тут же, как оживший капкан, цапнет за приклад, размелет его в щепы…
– Ах, чертяка…
Савелий потоптался и, не сводя глаз с зубаря, пошел огибать зверя по дуге, а земля проседала, ноги проваливались до колен, и так добрел опять до тропки. По сапогам ползла грязь и жирная
Зубарь оставался на прежнем месте. Он еще больше походил на камень, ибо налетел ветерок, кусты качнулись, все пришло в движение, только зубарь не шевелился и все тем же неподвижным взглядом следил за Савелием.
– Ты даже и не скотина, – ругнулся Савелий.
Он пошел дальше, прислушиваясь к каждому шороху, стараясь растворить неприятный осадок. Ишь, неуступчивый. Правда, он, Савелий, царь природы и не домогается, чтобы ему завсегда уступали дорогу, даже неудобно порой, что хозяин тайги или красавец благородный олень поспешно уходят в сторону, будто чужие в лесу, ворюги какие, но все-таки привык уже, удобно так, не этому кривоногому уроду менять порядки в исконно нашенском лесу…
Потом пришло короткое жаркое лето. Зубарь больше не попадался, хотя Савелий вдоль Байлазы ходил часто. Пошли осенние дожди, урочище на правом берегу стало непроходимым вовсе, и Савелий постепенно перестал вспоминать чудную зверюгу.
Только к зиме, когда вовсю ударили морозы, подсушили землю, он сходил в Кедровое урочище, поворчал, что опять эти чертовы спутники да ракетные самолеты урожай орехов испоганили, вернулся с пустыми руками, благо хоть капканы выставил.
Большой выход туда сделал, когда выпал снег. С ружьем, набив рюкзак капканами, встал у крыльца на лыжи, с удовольствием растопырил до упора реберные дуги, заполняясь свежим воздухом. Всякий раз тайга другая, и всякий раз хорошо!
Мария шла следом. Ее лыжи были пошире, ибо и сама Мария пошире Савелия, за плечами у нее карабин и рюкзак с расфасованными ломтиками мяса для капканов.
Савелий двигался широко, размашисто, с горок мчался, не сбавляя скорости, внизу нетерпеливо дожидался Марии, что все притормаживала, и снова бросался вперед, радостно чувствуя сильные, упругие мышцы.
Миновав перелесок, выскочил с разбега на берег реки. Тело уже наклонилось, изготовившись к быстрому спуску на лед, но сзади ойкнула Мария, ноги сами развернули лыжи поперек, уперлись.
На излучине, где быстрое течение не дало затянуть реку льдом, резвились… зубари. Трое лежали у самой полыньи, вытянув морды и подобрав лапы, став еще больше похожими на бревна, еще двое тяжело кувыркались в воде, но не просто так, а по делу: ловили рыбу, что отовсюду плыла к полынье хватить глоток воздуха.
Те трое, что лежали, казались толстыми, костлявые щитки на спинах раздвинулись, и оттуда, законопачивая щели, выбивалась красновато-бурая шерсть.
Вода выплескивалась на край, замерзала. Один зубарь вынырнул с рыбиной
Тот, что выбрался, не спеша улегся, рыбина еще трепыхалась, и зубарь поедал ее неторопливо, со смаком.
– Не голодают, – сказал Савелий наконец.
– Господи, – выдохнула Мария за спиной. – Страсти какие! Вот уж не думала, что на свете такое бывает.
– Бывает всякое. Только вот как теперь нам быть…
– А что нам? – не поняла Мария.
– Да ведь если зубари появились, то так все не останется… Так как было, когда их не было.
Он поправил ружье, шагнул, но Мария схватила его за рукав. Пальцы у нее, что волчий капкан.
– Куда?
– Пойду посмотрю.
Он высвободил руку: медведя волчий капкан не удержит, заскользил вниз. Там чуть притормозил, чтобы не слишком быстро, зубари испугаются или решат, что нападает. Сзади шелестнули лыжи, щелкнул курок. У Марии был самозарядный карабин «Лось» с магазином на пять патронов.
Один из зубарей лениво отодвинулся, уступая дорогу, второй приподнялся, открыв лапы – крепкие, мускулистые, укрытые от мороза короткой рыжей шерстью, – проводил Савелия знакомо странным неподвижным взглядом.
– Вишь, – сказал Савелий негромко. Он подмигнул Марии, что встала плечом к плечу, побледневшая, с пальцем на курке, – уже не трусят.
– А ты и рад?
– Не знаю еще… Но свой уголок должна иметь каждая тварь. Если его нет – помрет, как ни корми. Так что пусть пока…
– Пока?
– Да, пока.
– Но до каких пор «пока»?
– Не знаю, Мария.
Он медленно прошел мимо полыньи, пробуя лед, «лесенкой» взобрался на противоположный берег. Вот здесь встретил весной уже ожившего зубаря, когда тот не уступил дорогу… А теперь их целая куча.
Вечером, когда вернулись и ужинали в жарко натопленной хате, Мария вдруг сказала:
– А что будем с ними делать?
– С кем? – спросил Савелий, прикинувшись непонимающим. Ставили капканы, видели шатуна, спугнули стадо свиней, приметили лежки оленей – событий много, мог и не понять.
– С зубарями твоими, с кем еще!
– Знаешь, Мария… Почему мы с ними что-то должны делать? Живут себе, ну и пусть живут.
Мария всплеснула руками:
– Ты что же, исусиком прикидываешься? Они ж не просто живут, они нашу рыбу жрут!
Савелий медленно хлебал борщ. Мария и зимой готовила так, что из щелей наружу перли настоящие летние запахи свежих овощей, в это время все зверье знало, что можно на ушах ходить вокруг дома, в окна заглядывать – охотник ложку не бросит.
– Нашу? – переспросил он медленно. – Какая ж она наша, когда в реке!
– А чья, уже зубарина?
– Не наша, но и не зубарина. Она… природнина. А мы вместе с зубарями ее ловим и пользуем. Хватает пока.
– Мы – это мы! – закипятилась Мария. – Зубари… Какая от них польза?