Человек известных форм
Шрифт:
— Слесаря вызывали?
— Так точно. Не нашли.
— Где же он?
— Жена плачет — опять запил…
— Посторонись! — велел Клейгельс. — Я человек известных форм и никакого формализма не потерплю…
Развеваясь бакенбардами и аксельбантом, он взял хороший разбег, как перед прыжком, всей массой упитанного тела хлестнулся в двери, украшенные золотыми гирляндами и лепными амурчиками, прижавшими пальчики к губам…
Смело сокрушая дворцовые двери, Клейгельс боялся показываться на Обводном канале, где бастовала резиновая фабрика «Треугольник», рабочие которой забросали его блестящими галошами. В феврале 1899 года
— Легко осуждать меня, вас бы всех на мое место! Меня рабочие галошами уже били, на базаре бабы в меня картошку кидали, а на мосту метлой попало… Я же и виноват!
Клейгельс всегда был туп, как бревно, но там, где дело касалось личной выгоды, его виртуозность становилась просто гениальна. Вдруг, ни с того ни с сего, последовал указ: все двери и вывески питейных перекрасить в зеленый цвет:
— Не исполнившие моего приказа будут оштрафованы…
Трактирщики нанимали маляров за большие деньги, но маляры говорили, что во всем Петербурге не стало зеленой краски (ее запасы Клейгельс заранее скупил через подставных лиц, торгуя краской только в тех лавках, доходы с которых поступали в его карман). Трактирщики втридорога платили, чтобы избавиться от штрафов, а Николай Васильевич подсчитывал выручку с «зеленого змия»… По столице ходили стихи:
Наш мудрый Клейгельс цвет зеленый возлюбил.И говорит: «Не пить» — то утопия.Теперь все до зеленого напьются змия…Вскоре началась забастовка на Обуховском заводе, в голову полиции летели уже не галоши, а кирпичи и железяки. В таких случаях Клейгельс «заболевал» очень красивым недугом.
— Опять инфлюэнца, — вздыхал он…
В один из таких приступов страха он написал книжку «Приемы самообороны для полиции», весь тираж которой размаклачили среди полицейских по изрядной цене. Кто не хотел ее покупать, тот терял надежды на повышение в чине, а подхалимы брали сразу по два-три экземпляра, говоря:
— С каким талантом, с каким блеском написано… Думаю, это лучше, нежели «Мертвые души» Гоголя!
Впрочем, когда по этой книжке стали изучать приемы самообороны, то многих списали по инвалидности: кто свернул шею, кто пошел на костылях, а кто остался без глаза…
Плеве терпеть не мог Клейгельса, открыто возвещая:
— Помилуйте, да это же типичный барышник.
Кажется, именно Плеве подвел Клейгельса под суд Сената: когда его стали уличать в превышении власти, Клейгельс не стал спорить, заявив, что выполнял указание свыше:
— В о т! —
Страховое общество «Саламандра» отказалось страховать стекла в окнах квартиры Клейгельса на веском основании:
— Сегодня вы новые стекла вставите, а завтра все равно их булыжником с улицы высадят… Какой смысл для нас?
Плеве был министром внутренних дел, и Клейгельс его побаивался, ибо этот дремучий реакционер никогда не брал взяток. Между тем жена Клейгельса грезила о парюре из бриллиантов, а сыновья вышли в офицеры и просили у папы денег.
— Мне на вас не напастись, — огрызался Клейгельс. — Вам сколько ни дай, все размотаете… А копить я должен?
Клейгельс вызвал к себе секретаря Бутовского:
— Митрий Леонидович, срочно ко мне Мосягина…
Алексей Мосягин был в Петербурге фигурой значительной, его фирма считалась главным поставщиком конины для татарских столовых. Клейгельс сразу ему в морду — бац.
— За что, ваше превосходительство? — завопил Мосягин, никак не ожидавший такого «здрасте».
— Это ты, сволочь, татар гнилою кониной кормишь?
— Никак нет, покупаю лошадей самых отличных.
— Где покупаешь?
— Известно где… прямо с живодерни. Не скакунов же с ипподрома на котлеты переводить.
Клейгельс выложил перед Мосягиным гривенник.
— Покупаю, — заявил он.
— Что купить изволите? — обомлел Мосягин.
— Любую… хочу котлет из конины попробовать.
Мосягин привел ему старую клячу с выпавшими зубами. Клейгельс отвел ей почетное место на своей конюшне. После этого вышел грозный указ градоначальника, обращенный к владельцам самых шикарных ресторанов Петербурга и ко всем владельцам кафешантанов, чтобы все заведения подобного рода закрывались в 11 часов вечера. Ужас объял рестораторов:
— Без ножа режет! Да ведь после одиннадцати часов у нас только и начинается самая гульба…
Попробовали сунуться к градоначальнику, но Клейгельс остался неприступным, как твердыня Порт-Артура (до его падения).
— Никаких поблажек не потерплю, — орал он. — Куда ни придешь, всюду пьяные рожи, разврат и святынь поругание… Не в ваших ли ресторанах пропивают казенные деньги? Разговор окончен. Борьба с пьянством началась по указанию свыше…
Настало страшное время: только разлетится гусарский поручик к Донону, но там швейцар не пускает:
— Без пяти одиннадцать — закрываемся…
Сунется гулящий портной в кабак, а там:
— Нашел время пить… или газет не читаешь?
— Да мне бы стопочку — тока похмелиться.
— Завтрева приходи поране и пей скока влезет.
— Господи, да живые вы али каменные?
— Живые, но указ вышел: к ночи быть трезвыми…
Скоро в ресторанах стал появляться ротмистр конной стражи Галле, который считался фаворитом Клейгельса еще по совместной службе в Варшаве. Владельцы заведений обласкивали его:
— Владислав Францевич, мы борьбу за трезвость всегда поддерживали, но… спасите нас! Воздействуйте на градоначальника, чтобы не грабил средь бела дня на большой дороге.
Галле сочувствовал, но тут же разводил руками:
— Я что, господа, могу поделать? Понимаю, что ваши заведения работают в убыток, вы уже прогорели… понимаю. Но когда идет война с пьянством, столь губительным для народа, мир между пьянством и трезвостью невозможен. Х о т я…
Рестораторы вытянули шеи из крахмальных воротничков.