Человек, который дружил с электричеством (сборник)
Шрифт:
Дженнер подождал, потом зашел в стойло. В лотке появилось около пинты вещества. Оно резко пахло плесенью, на вкус отдавало затхлым, было сухим, как мука, — и все же съедобным.
Дженнер медленно ел, понимая, что сейчас находится целиком во власти деревни. Вдруг в пище яд?
Потом он поднялся по пандусу, который вел на верхний этаж. С верхушки башни, с высоты метров в двадцать, он мог заглянуть за холмы, окружавшие деревню. Надежда, которая привела его сюда, померкла. Со всех сторон, насколько хватал глаз, простиралась сухая
Если где-то поблизости и находилось марсианское море, то оно было вне пределов досягаемости.
Придуманный им план помочь деревне потерпел крах.
Дни тянулись за днями — сколько их прошло, он не имел ни малейшего представления. Каждый раз, когда он шел к стойлам, чтобы поесть, ему доставалось все меньше воды. Дженнер снова и снова говорил себе, что это его последний обед. Трудно было ожидать, что деревня ради него пойдет на самоуничтожение.
Еще хуже было то, что пища оказалась недоброкачественной. Он подсунул деревне несвежие, а может, и вовсе гнилые образцы. После еды у Дженнера часами кружилась голова, его бил озноб.
Деревня делала все, что могла. Остальное должен был сделать сам человек, а он не мог приспособиться даже к этой пище…
Два дня космонавт чувствовал себя так скверно, что не мог подползти к стойлу. Час шел за часом, а он бессильно лежал на полу. На вторую ночь боли так усилились, что он, наконец, решился.
«Если я заберусь на возвышение, — сказал он себе, — жар прикончит меня. Деревня поглотит мое тело и вернет себе часть истраченной на меня воды».
Целый час он взбирался по наклонной плите на ближайшее возвышение и, когда дополз до верха, долго лежал в полном изнеможении, не в силах даже заснуть. И все-таки заснул.
Его разбудили звуки скрипки. Грустная и нежная музыка рассказывала о величии и падении давно вымершей расы.
Дженнера осенило. Скрипка звучала вместо свиста — деревня, наконец, приспособила к нему свою музыку!
Он заметил и другое. Возвышение, на котором он лежал, было уютным и теплым, но — теплым, и только. Он чувствовал себя великолепно.
Дженнер поспешно опустился по наклонной плите и подполз к ближайшему стойлу. Лоток заполнила дымящаяся масса. Она аппетитно пахла, а вкусом напоминала густую мясную похлебку. Он погрузил в нее свое лицо и принялся жадно лакать. Когда он съел все, то впервые почувствовал, что не хочет пить.
«Я победил! — подумал Дженнер. — Деревня нашла способ меня прокормить!»
Потом осторожно, не сводя глаз с потолка, заполз в стойло-душ. На него полились струйки желтоватой жидкости, освежающей и приятной.
Дженнер с наслаждением вильнул двухметровым хвостом и поднял вверх узкую морду, чтобы струи жидкости смыли остатки пищи, прилипшие к его острым зубам.
Потом, переваливаясь на четырех коротких лапах, выполз наружу и улегся на солнцепеке, чтобы послушать любимую музыку.
Леон
ЖИВОЕ ИСКОПАЕМОЕ
Там, где сливались две реки, раскинулась чудесная равнинная страна с небольшими холмами, зеленая, теплая и влажная.
Сотни бабочек-поденок весело порхали в воздухе, и низкое вечернее солнце сияло на ярких крыльях. Ровное стрекотание цикад изредка прерывали доносящиеся из болота всплески какой-то неповоротливой туши.
Внезапно туша подняла голову и как перископом заворочала длинной шеей; зеленые глаза выпучились и расширились еще больше. Она явно осталась недовольна увиденным, так как тяжело встала на четыре конечности-колонны и с громким чавканьем устремилась к зарослям.
Показались два всадника, едущие вверх по течению реки; каждый вел животное, подобное тому, на котором сидел. Достигнув края болота, передний остановился и показал на следы, оставленные слонообразной тушей.
— Гигантский тапир! — воскликнул он. — Ах, какой прекрасный был бы экземпляр!
— Неужели? — хмыкнул его товарищ. — А как мы доставим его в Южную Америку? Потащим на веревке?
Первый всадник хрипло рассмеялся.
— Я вовсе не предлагаю сейчас убивать его. Я только хотел отметить, что в музее этот вид совсем не представлен.
Путешественники не были людьми, хотя, безусловно, относились к антропоидам — с длинными пушистыми хвостами и густыми шубами темно-коричневого меха. Скуластые лица с большими водянистыми глазами, вместо носа — два узких отверстия. Каждый всадник весил килограммов шестьдесят. Современный зоолог был бы прав, отнеся их к семейству обезьян-капуцинов. Всадникам же пришлось бы гораздо труднее классифицировать зоолога, так как в их дни палеонтология только зарождалась и фамильное древо приматов не было разработано.
Бесхвостые круглоухие животные под седлами удивительно напоминали гигантских гвинейских свиней, каковыми, в сущности, и являлись.
Передний всадник спешился и стал ходить между причудливо разбросанными гранитными глыбами среди стволов сикомор. При каждом его шаге разлетались стаи кузнечиков.
— Чьюи! — позвал он.
Подъехал и соскочил другой всадник. Животные принялись мирно жевать густую, высокую траву.
— Смотри, — произнес первый, поворачиваясь к одной из плит. — Поверхности слишком параллельны. Не может быть, чтобы это получилось случайно. По-моему, мы нашли.
— Вы имеете в виду место, где находился большой город Людей?
Второй путешественник с явным недоверием пинал каменные плиты. Внезапно он воскликнул:
— Наупутта!
Камень, у которого он остановился, был почти гладким, но на его поверхности, параллельной солнечным лучам, проявлялись странные штрихи.
Наупутта выхватил из поклажи камеру и сделал несколько снимков, пока Чьюи поддерживал камень. Штрихи складывались в обрывки слов:
ТСБУРГСКИЙ
НАЦИО
АНК