Человек, который не мог творить чудеса
Шрифт:
Текст медленно протекал по экрану. Одни строки сменялись другими.
«Уйдем, как только пополним необходимый энергетический запас. Не скоро. Понадобится период, который вы исчисляете в часах, возможно, в нескольких сменах дня и ночи. Земля как жизненная база для нас не подходит. Ненужная атмосфера, солнечная радиация, неравномерный климат, наличие иной жизни…
На Земле никаких целей не ставим. В пути мы уже встречались с другими формами жизни, но не входили в контакт. Не можем проникать в структуру живых биологических организмов.
Задавайте вопросы только самые важные. Напряжение поля по вашему исчислению времени рассчитано на три тысячи секунд».
— Почти час, — сказала Сузи. — Можно мне?
— Начинай, — согласились мы.
Сузи спросила подчеркнуто громко, хотя, как выяснилось впоследствии, этого совсем не требовалось.
— Вы сказали: «не скоро», подразумевая несколько суток и даже часов — период, который мы склонны считать кратковременным. Я понимаю, что вы живете в иной ритмике времени. Как же долго, по вашему исчислению, продолжается ваша жизнь?
«Не однозначно для всех, — последовал ответ. — Одни стабильны, как ваши электрон или нейтрино, — это коллекторы и датчики информации, жизнедеятельность других ограничена микродолями секунды. Но и они не исчезают, а трансформируются. Таким образом, поле в сеансе связи — это непрерывно меняющийся энергоблок со скоростью миллионов трансформаций в секунду».
— Как вы сосуществуете с земным микромиром?
«Мы живем и движемся вне его пространственно-временных границ».
— Ваше поле вокруг нас, — вмешался Вэл. — А где же другие поля? Много ли их и каковы их функции?
«Много. По всей планете. Возникают и распадаются в непрерывном движении. Цель одна — познать окружающий вас макромир. Скорость передвижения ограничена — она, конечно, меньше первой космической, иначе мы бы удалились от Земли в космическое пространство. Скорость связи между полями много выше, почти приближается к скорости света».
Меня так и подмывало спросить что-нибудь, и наконец я не выдержал:
— А что вас больше всего удивляет в нашем мире? «Ваш гигантизм и стабильность».
— Но мы совсем не стабильны, — запротестовала Сузи, — мы стареем и умираем. И постоянно меняемся.
«Мы не можем проследить изменений. То, что вы называете человеком, для нас — стабильная взаимосвязь отличных друг от друга миров: мир сложных биологических молекул и мир химических элементов, психический мир, сосредоточенный в нервных клетках мозга, и мир бактерий и вирусов. Самая непонятная форма разумной жизни».
Я снова взял слово:
— А могли бы вы уничтожить ее?
— С ума сошел! — толкнула меня локтем Сузи, но вопрос был уже задан.
«Зачем? —
— Что вы подразумеваете под «соответствующим импульсом»?
«Хотя бы ваше желание».
— А если бы оно касалось обмена знаниями? — снова вмешался Вэл.
«Мы знаем больше и меньше вас. Но если нет взаимопонимания, знак равенства невозможен».
— Я говорил, что контакт бесполезен! — воскликнул Вэл. — Чем обмениваться? Они нам — миллион трансформаций в секунду или опыт бесприборной связи со скоростью света, а мы им — устройство автомобильного конвейера или способ жарить яичницу! Так?
— Ты что, очумел? — зашипела Сузи. — Они же слышат!
— У них нет эмоций, девочка. Они не обидятся. Сами говорят, что знают и больше и меньше нашего, а знания одних не подходят другим. Мы не сможем ни усвоить их, ни переработать для нашей практики.
Но Сузи все еще цеплялась за «эффект Клайда».
— А чудеса?
«Что есть „чудеса“?» — последовал вопрос на экране.
— Множественное число от слова «чудо», — не без иронии подхватил Вэл. — То, что противоречит законам природы и не подтверждено наукой. В данном случае имеется в виду ваша способность мысленно передвигать предметы в пространстве.
«Почему мысленно? Мы передвигаем их с помощью гравитационного поля. И не только передвигаем, но и трансформируем».
— Смотрите! — закричал я.
Мраморный бюст Шекспира на столе неожиданно высветлился, блеснув неяркой желтизной позолоты.
— Золото! — восхищенно прошептала Сузи, осторожно тронув шекспировский нос. — Беспримесное чистое золото.
— Насчет беспримесности надо спросить у химиков, но, кажется, ты заработал на этом контакте, Клайд, — насмешливо заметил Вэл.
Я молча тупо разглядывал золотую шевелюру, золотую бородку и скошенный по бокам золотой камзол бюста.
«Что значит „заработал“?» — снова спросил экран.
— Вы превратили мрамор в золото, — сказал Вэл, — а золото — самый дорогой металл на Земле. За эту фигурку Монти получит несколько тысяч фунтов.
Я тут же подметил, что Вэл в своей, казалось бы, невинной реплике сосредоточил несколько труднейших для невидимок понятий. Объяснение должно было смутить их.
Так и случилось.
«Фунт — это мера веса металлической массы?» — спросил экран.
— Не только, — с готовностью ответил Вэл, продолжая свою тактику. — Это и денежная единица. Листок плотной бумаги с водяными знаками и надписью, определяющей его платежную силу. — Вэл вынул из бумажника фунтовую ассигнацию. — Вот такой.
«Мы догадываемся о назначении многих окружающих вас вещей, но ваша система обменивать их на бумагу необъяснима».
Надпись исчезла, и несколько секунд экран безмолвствовал, не теряя, однако, своей освещенности.