Человек, который перебегал улицу
Шрифт:
Вильям засмеялся. Он смеялся долго, с наслаждением. Беата недоумевала. Тогда Вильям сходил в комнату, принес точно такую же сумочку и торжественно подал ее Беате.
— Это от меня и Ролиса!
Беата улыбнулась, но в улыбке не чувствовалось радости.
— Я купил ее в «Модных товарах»… Я решил, если все их покупают, то, наверно, такие теперь модны…
— Модны, — вздохнула Беата и стала убирать посуду.
Глава 11
Была ночь.
— Убери руку, — сказала Беата.
Вильям не пошевелился.
— Пожалуйста,
Вильям попытался ее поцеловать, но она отвернулась.
В окно бил сноп света от уличного фонаря, за стеклом медленно кружились снежинки.
Вильям склонился над Беатой, губы его скользнули по ее плечу и груди, открытой в большом вырезе ночной сорочки.
— Нет! — закричала вдруг Беата и, выпрыгнув из кровати, упала в кресло. — Нет! Никогда больше этого не будет! Нет! — кричала она сквозь слезы. Она забыла о сыне, который спал в соседней комнате, она забыла обо всем на свете. Потом она заговорила тихо, как бы умоляя, чтоб ее поняли: — Не потаскуха же я! Не могу спать сначала с одним, а через несколько часов с другим… Не принуждай меня к этому…
Слушая все эти слова, Вильям тупо смотрел в потолок. Он вбирал в себя ее слова как губка, но самому ему говорить не хотелось.
— Ты мне безразличен…
Беата говорила с большими паузами. Она будто бы заряжала фразы в ружье, стреляла, вынимала пустую гильзу, снова заряжала и снова стреляла.
— Я люблю другого… Мы друг друга любим уже давно…
Снова наступила долгая пауза, затем она продолжила:
— Я хотела просить у тебя развод, но ты уехал лечиться… Ты писал письма… Я хотела…
Это и в самом деле была старая любовь. Лиан Свикша влюбился в Беату, еще будучи студентом, когда проходил практику в больнице. Тогда он учился на последнем курсе. Он оказывал ей разные мелкие услуги, дарил цветы в надежде, что его заметят, но Беата не принимала его всерьез. Окончив институт, он поступил в аспирантуру. Эта стезя снова привела его в больницу. И снова к Беате. Он делал новые попытки поближе познакомиться с ней. Он был недурен собой, преподаватели его считали одаренным и многообещающим, он не был недотепой и в отношениях с девушками, но присутствие Беаты его сковывало, делало до смешного застенчивым. И Беата над ним посмеивалась.
Дома для Беаты это время было очень трудным. Месяцами она не видела Вильяма трезвым, но если такое и случалось, то он был мрачен и сварлив. Она знала, что это из-за похмелья, но легче ей от этого не становилось.
Лиан тогда же сделал ей предложение. Совсем серьезно. Уже полгода он был обладателем однокомнатной квартиры, навез туда кое-какой мебели и потому считал, что имеет право сделать Беате предложение. Он был лет на пять моложе ее.
А ей в ту пору нужен был кто-нибудь, к кому можно было привязаться. Слишком долго она оставалась без такой опоры, и вдруг она нашлась. И все-таки Беата колебалась. В конце концов решилась в пользу Лиана, хотя и говорила себе, что делает это ради сына. Ребенку нужен хотя бы отчим. Если с Вильямом действительно придется развестись, у сына будет Лиан. Ее угнетало чувство вины, дома она была молчаливой и покорной — да и сколько она бывала дома — после работы надо было еще прибрать квартиру Лиана.
А Вильям в это время пил и находил в себе разные прекрасные качества, из-за которых Беата, как ему казалось, даже не упрекала его за пьянство.
Потом взбунтовался Лиан и потребовал, чтобы Беата развелась. Она уже почти согласилась, но тут Вильям уехал лечиться, и она подумала, что это причинит ему боль, если потребует развода именно сейчас.
— Но я же вернулся! — воскликнул Вильям.
— У меня не хватило смелости тебе это сказать.
— Чего же ты ждала? Чего же ты еще ждешь?
— Я думала… Я думала, что ты опять начнешь пить… Ведь почти все снова начинают… Лиан говорит…
— Эту радость я тебе еще предоставлю!
— Почему ты так говоришь…
— Завтра я тебя избавлю от своего присутствия!
— Ты можешь оставаться здесь… Я ведь тебя не гоню… Куда ты пойдешь?
— Найду куда!
В детстве он жил в маленькой комнатушке для прислуги рядом с кухней. В комнатушке вдоль стены можно было поставить только кровать и на гвоздях, вбитых в стену, развесить одежду. Завтра же он накупит полиэтиленовых мешков для костюмов.
Сразу после войны матери удалось для него получить эту комнатку, хотя ее добивались все соседи по коммунальной квартире.
— Как мы будем спать этой ночью? — спросила Беата. — К сыну я не могу пойти.
— Я исчезну сейчас же, если ты так хочешь. — Вильям встал и начал одеваться.
Так спустя много лет он вернулся в свою комнатенку — с парой костюмов, нижним бельем и туфлями, которые засунул под кровать. Лежа в постели и заложив руки под голову, он слушал, как во дворе звенит пила-циркулярка и вспоминал, что раньше здесь он так же слушал визг ручных пил. Однажды мать послала его за пильщиками. Они обычно околачивались у ворот Видземского рынка на улице Тербатас. Их внешний вид не внушал доверия, если бы при них не было инструментов, которые содержались в большом порядке — топоры в брезентовых и кожаных чехлах, пилы остро заточены и тоже зачехлены специальными деревянными рейками.
— А к обеду у хозяина чекушка будет? — дядьки ухмылялись, поглядывая на смущенного мальчугана.
О разводе мать почти не расспрашивала, и он за это был ей благодарен.
Странно, что он не особенно скучал по сыну. Скопившееся за годы пьянства отчуждение встало между ними стеной, и теперь нельзя было сказать, удастся ли когда-нибудь его преодолеть. А вот на Беату он злился и тосковал по ней. Он старался внушить себе, что это всего лишь оскорбленное самолюбие. Он вспомнил, что против женщины есть только одно лекарство — другая женщина.
Ирена! Ирена молода! Ирена красива! Ирена влюблена! А может быть, «полечиться» Валентиной? У нее положение, это не какая-нибудь сестра-хозяйка, ведающая простынями, это элегантная женщина. Может, с ней? — глаза у нее блестят как у мартовской кошки.
Однажды после работы он проходил мимо магазина Цауны. Цауна, как всегда, колдовал над своими накладными, но ради обеда был готов бросить их до завтрашнего утра.
— Думаю, что мужчин, ни разу не разводившихся, на свете очень мало, — услышав новость, изрек Цауна. — Но почему ты оставил ей всю квартиру?