Человек, который слишком мало знал…

Хох Эдвард

Паркинсон покачал головой.

— Не так-то легко ему было бы это сделать.

— Вот этого мы никогда и не узнаем, но ясно одно, он надеялся, что ему повезет. Соберите мне, пожалуйста, все, что можно, на этого Корбина.

Через час Паркинсон вернулся. Оказывается, настоящий Корбин был в отпуске и уехал на две недели на юг Франции.

— Ведь О'Нил, — подытожил Паркинсон, — здорово рисковал: охранник мог прекрасно задать ему вопрос, почему он на работе, тогда как все считают его в отпуске. И тогда ему надо было бы отвечать, и, как знать,

сумел бы он, способен ли он был бы имитировать голос самого Корбина достаточно точно?

— Это был шпион, но это еще был актер по призванию, не забудьте это! Мы должны допустить мысль, что он оказался бы на это способен.

— Он заходил к себе, у него с собой был его ключ, что автоматически снимает с него всякое подозрение.

— Я думаю, что когда-то давно он, видимо, познакомился с Корбином как-нибудь вечером в каком-нибудь баре за кружечкой пива. Может, от него он и узнал некоторые детали шифровального кода, размеры книги и внешний вид книги, а может, и от какого-нибудь другого агента. Мы допросим Корбина по этому поводу, когда он вернется. Даже человек, вполне достойный доверия, может иногда обронить несколько компрометирующих слов.

В середине дня Рэнд получил телефонограмму из Скотленд-Ярда, в которой сообщались сведения о личности убийцы О'Нила. Речь шла о человеке по имени Ивар Каден, судостроительном рабочем, ныне безработном. Утром того же дня, когда совершено было преступление, к этому человеку приходил секретарь посольства СССР.

— Что ж получается, что русские вроде бы решили избавиться от человека, который для них же должен был вот-вот завладеть нашим дипломатическим кодом? Тогда, вероятно, речь идет об ошибке?

— Они не часто совершают ошибки, месье, — сказал Паркинсон.

— Тогда зачем надо было убивать О'Нила?

— Потому что он слишком много знал. Шпионы всегда знают слишком много.

— Слишком много по поводу чего?

— Не знаю, месье.

Рэнд, которому не было еще и сорока, был всегда несколько раздражен этим помпезным «месье», которым его награждал агент, но воздерживался от замечаний все же. Паркинсон блистательно выполнял свою работу и как раз начинал чувствовать себя непринужденно в этой сложной организации, каковой была шифровальная служба.

Рэнду надо было подумать, а посему он выпроводил Паркинсона. Оставшись один, он подошел к окну и стал смотреть, как под ним Темза несла свои грязные потоки, и при этом подумал: а какая погода может сейчас быть в Москве?

Ему случалось довольно часто переноситься мыслями в Москву, а иногда он пытался представить своего советского коллегу. Ничего он о нем не знал, кроме его фамилии, которая была сродни названию одной из сибирских рек. Иногда этот русский представлялся ему сильным человеком, работающим по восемь часов в день над шифрованными телеграммами и секретными документами, а вечером спокойно возвращавшимся домой на метро к своей жене и, почему-то казалось Рэнду, четверым детям.

Но в такие дни, как сегодня, Рэнд представлял его

иначе. Русский становился беспокойной тенью, притаившейся за гигантской шахматной доской.

Неужели это был тот самый русский, который там, в Москве, нажал на какую-то кнопку и приказал убить Бартона О'Нила там, в Лондоне? Неужели это был тот самый, который спешил каждый вечер домой к своей жене и детям?

Он вздохнул. Он прекрасно знал, что и другие люди делают то же самое и в Лондоне, и в Вашингтоне, и в Париже.

Легкий стук по матовому стеклу его двери. Вошел Хэстингз с папочкой под мышкой.

— По этому делу О'Нила мне пришла в голову мысль, — сказал он.

— Какая?

— О'Нил был актером. А у актера есть всегда двойники-дублеры, не так ли? Вот уже пять лет, как русские домогаются нашего шифра: они бы никогда не убили агента, который был в двух шагах от цели. Вот что я думаю, убитый был его двойником, а все дело было состряпано, чтобы замаскировать истинное похищение кода — если хотите, диверсионный маневр.

Рэнд улыбнулся.

— Двойники бывают только у звезд, О'Нил же был второразрядным актером. С другой стороны, отпечатки пальцев убитого, бесспорно, принадлежат шпиону. — Он прервал разговор, закурил сигарету, и потом продолжил:

— Во всяком случае, я предусматривал возможность диверсии. Шифровальные коды были отправлены на верхние этажи министерства еще в понедельник. И с понедельника же центр связи довольствуется лишь тем, что играет роль посредника и передает еще кодированные телеграммы.

— Может, русские узнали, что вы готовите им ловушку и убрали О'Нила?

— А как бы они это узнали? Шифровальщики службы центра связи — вне подозрения, и в этом плане голову даю на отсечение. Во всяком случае, если у русских был свой шпион в центре связи, то эта совместная операция с О'Нилом была ни к чему.

— А эта девушка, которая застала О'Нила за снятием слепка замка?

— Одри Фаулер? О ней мы все знаем. Несколько наивная, но исключительно достойная доверия. Если бы это было не так, чего бы ради она нам все рассказала?

— Тогда что же нам остается?

— Убитый шпион.

— Почему?

— Может быть потому, что он об всем слишком много знал. О чем-то, о чем у нас нет ни малейшего представления.

На следующий день в пятницу Рэнд отправился в тюрьму к Ивару Кадену. Его провели в комнату со светло-зелеными стенами и с решетками на окнах.

За столом сидел человек; за его спиной стоял охранник.

— Я хотел бы, чтобы вы ответили мне на несколько вопросов, — сказал Рэнд.

Каден был коренастым человеком неопределенного возраста. На его щеках пробивалась щетина.

— А, это вы навалились мне сзади на спину?

Казалось, при этом воспоминании мышцы заключенного несколько напряглись.

— Я просто выполнял свою работу, — сказал Рэнд. — Собственно, так же, как и вы свою: убить Бартона О'Нила.

— Вы чертовски правы! Это была моя работа, и я ее сделал.