Человек, который убил Гитлера
Шрифт:
— Ганс, конечно, — отозвался другой. — Ганс самый белокурый.
— Только не я! — вспыхнул Ганс. — У меня прыщ на лбу.
— Тогда иди ты, Вальтер!
— Никак не могу. Я сегодня дежурю в канцлерстве.
Некоторое время чернорубашечники еще торговались, кому идти, пока чей-то взгляд не упал на Северина Брауна.
— Ты! — воскликнул Ганс. — Ты новичок в отряде. Ты и иди.
Идти на квартиру Геринга!
Северин Браун неожиданно почувствовал нечто вроде нервного шока. А если там будет Гитлер,
— Это так просто, — настаивал Ганс. — Кроме того, тебя могут пригласить присоединиться к гостям.
— Да, — кивнул головой Вальтер. — Ты можешь понравиться им. В тебе есть какое-то сходство с фюрером.
— Решено. Он пойдет!
— Отправляйся, Северин!
Так Северин Браун отправился на квартиру генерала Геринга.
Он купил восемь белых лилий в магазине на Потсдамской площади, быстро пересек Лейпцигскую площадь и остановился перед импозантным трехэтажным домом, в котором жил генерал.
Он прошел мимо ухмыляющегося охранника у ворот и был проведен внутрь дома другим человеком, также в форме.
У самого входа в дом охранник обратился к нему:
— Ваш нож и револьвер!
Нахмурившись, Браун отдал оружие. Потом, сняв шапку, бросил ее на скамью и остался на некоторое время один со своими взбудораженными мыслями, пока горничная отправилась докладывать о нем хозяевам.
Без оружия он чувствовал себя теперь точно голым. Кроме того, у него возникла мысль о какой-то ловушке. И тут же мучила другая мысль, о том, не могут ли ему еще раз пригодиться его руки… нет, убивать руками, это слишком долгая история!
— Пожалуйста!
Резкий голос горничной вывел его из задумчивости.
— Спасибо!
Он пошел за ней через длинный зал. Его тяжелые сапоги гулко стучали по навощенному паркету.
Горничная остановилась и недовольно поглядела на него.
— Тише! Вы здесь не на параде!
Он слабо улыбнулся и стал ступать осторожнее.
Тут до его ушей донесся нежный звук музыки, той музыки, которую можно слышать в уютных домах за чаем. Играл струнный квартет. Немного позже он расслышал и голоса гостей.
Он стоял под аркой, которая вела в большую гостиную, и чувствовал себя невыразимо плохо.
Глаза его оказались неожиданно прикованными к огромной картине, висевшей над камином во всей своей сверкающей красоте.
Он сразу же узнал бессмертное полотно Рубенса — «Охота Дианы».
Он видел эту картину еще давно, в Берлине. Тогда она висела в музее кайзера Фридриха и принадлежала народу. Каким образом она попала теперь в квартиру Геринга? Было весьма поучительно узнать, что жадность генерала простирается и на предметы искусства.
Комната была полна мужчин и женщин. Здесь собралась обычная группа людей, подтверждавшая разговоры о хваленой демократии Геринга.
Сам генерал, великолепный в своей кожаной
Фрау Геринг, одетая с претензией на какой-то стиль, выглядела еще толще, чем на фотографиях.
Тут же был фон Риббентроп, похожий на Мефистофеля; Риббентроп, державший в руке бокал с шампанским… Фрау Геббельс — одна, без своего карликоватого мужа… ассортимент чернорубашечников… пара чиновников и несколько незамужних Эльз — еще ожидающих своих Лоэнгринов.
Фрау Геринг сразу же заметила вошедшего.
Она подошла к двери, улыбаясь.
Браун почувствовал, что стебли лилий в его руках становятся горячими и потными.
Он щелкнул каблуками и поклонился.
— Честь имею приветствовать вас, сударыня, — сказал он, краснея. — Мои товарищи послали меня передать вам, что они счастливы и горды тем, что им выпало на долю играть в государственном театре.
Фрау Геринг захлопала своими пухлыми руками.
— Слушайте, слушайте все, — воскликнула она. — Вот мой коллега! Он играет на моей старой сцене. О, как я тоскую по ней, несмотря на свое счастье!
— Эта сцена без вас, фрау Геринг, уже никогда не будет такой, какой она была прежде.
— Умный мальчик! — сказала она, смеясь.
— Вот цветы, фрау Геринг.
— Ах да… цветы… конечно… Я поставлю их… подождите…
Она огляделась через плечо, как бы обыскивая комнату глазами.
— Вот, — сказала она, слегка касаясь его руки. — Туда! Отнесите цветы ему.
Браун быстро оглядел группу мужчин, стоявших у камина. Он чувствовал себя невыразимо глупо.
Итак, он явился сюда не для того, чтобы выполнить свою миссию, не для того, чтобы освободить свою страну от безумного убийцы, а для того только, чтобы отдать цветы этой толстой женщине.
— Простите, — сказал он. — Которому из этих господ должен я передать цветы?
— Не сюда, — воскликнула она нетерпеливо. — Вон туда, в угол! Фюреру!
— Фюрер!
Северин Браун почувствовал, что теряет всякое душевное равновесие.
Цветы теперь оттягивали его руки, как цепи.
— Пойдите к нему, — продолжала фрау Геринг. — Отдайте цветы ему.
Беспомощно оглянувшись на нее, он весь в поту прошел через комнату: ему чудилось, что пол проваливается у него под ногами.
Там в углу сидел Гитлер.
Он был один, его голова была низко опущена, он был в задумчивости.
Около него не было ни одного телохранителя. Но большая комната была полна народу и все наблюдали за ним, за Брауном.
И тут же — о, Боже! — тут же у кресла фюрера стояла маленькая девочка, бесстрашно смотревшая в замерзшие глаза.
Говорили, что Гитлера любят дети… Возможно… дети любят все примитивное.
Иначе почему бы эта девочка стояла так близко к Гитлеру? Почему бы она карабкалась к нему на колени?