Человек, который вышел из моря

де Монфрейд Анри

На западной окраине острова (там обычно встают на стоянку рыбаки), почти вплотную к маленькому пляжу, где я когда-то повстречал слепого накуду, стояла небольшая фелюга. Завидев нас, трое мужчин поднялись со своих мест и дружески замахали руками.

В этом месте проход, отделяющий большой остров от этого островка, имеющего форму подковы и представляющего собой разрушенный кратер, который защищает якорную стоянку от западного и северного ветра, очень узок. Я позволил «Альтаиру» плыть по инерции, чтобы дождаться пироги, которую двое из этих людей только что столкнули в воду. Это были два ныряльщика-суданца, которых я, наверное, встречал когда-то и которые, проявляя поразительную память, характерную для туземцев, напомнили мне, что

поднимались на мое судно, когда я останавливался в Массауа десять лет назад. Наш суданец их тоже знал, и я, к счастью, успел помешать ему рассказать свою историю прежде, чем я задам сам интересующие меня вопросы. Я опасался, что эта странная история их насторожит.

Передав вести из мира, то есть из Джибути, я спросил как бы невзначай:

– А вы не видели пирогу с человеком?

– Да, вчера 2 она приплывала за огнем, и человек сказал, что его фелюга бросила якорь у малого острова Ханиш.

– Ты его знаешь?

– Нет, но я хорошо знаю накуду Ахмета Фареджа. Правда, меня немного удивило, что он остановился возле малого Ханиша в это время, когда стоянка там ненадежна.

– А какой он на вид? Молодой? Старый? Какой расы?

2

Недавнее прошлое туземцы всегда обозначают словом «вчера». (Примеч. авт.)

– Суданец… Если только не данакилец, я не разглядывал в темноте… Мне показалось, что у него лицо раба.

– Он не назвал себя?

– Я не спрашивал у него имени, впрочем, он не особенно разговорчив. Он забрал угли, даже не поблагодарив, как вор…

Абди толкнул меня локтем в бок и пробурчал сквозь зубы:

– Аллах! Это он!

Я поглядел на него вопросительно, и он уточнил, уже для меня одного, шепотом:

– Юсеф Эйбу.

Эта догадка произвела на меня впечатление, и я тут же воспринял ее как очевидность, но не подал в виду, продолжая допрос:

– А в какую сторону он поплыл?

– Туда, конечно, ведь ему надо было на малый Ханиш.

Я не стал настаивать, потому что «туда» означало также путь к побережью, расположенному не более чем в двадцати милях, и пирога, пусть даже и с обрывком тряпки вместо паруса, была способна достичь суши менее чем за четыре или пять часов. Но с какой стати надо отождествлять этого беглеца с Жозефом Эйбу?

Поразмыслив, я вынужден был признать, что эта гипотеза лишена оснований. Не зная о том, что Эйбу сел на пароход «Воклюз», я не мог объяснить его присутствие на острове Джебель-Зукар, а главное, представить себе такой странный способ высадки. И я вернулся к первой гипотезе, согласно которой это был беглый каторжник.

Однако позднее я еще раз обратился к предположению, высказанному Абди, пытаясь придать смысл всем задержкам, в результате которых я узнал, что таинственный негр сел на «Воклюз», но потом его покинул. Моя судьба оказалась поставленной в зависимость от этого знания, и все сложилось таким образом, чтобы я его получил. Незнакомец не мог не быть Жозефом Эйбу, который сел на пароход после моего отплытия, намереваясь прибыть в Суэц раньше и выдать меня полиции. Поистине чудо прервало его путешествие и одновременно спасло меня, но все-таки почему я должен был узнать об этом? Он ведь мог просто утонуть, и тогда я был бы спасен, сам того не ведая. Я не верю в слепой и глупый случай, напротив, я убежден: одно вытекает из другого с неукоснительной логикой, недоступной нашему ограниченному разуму…

Итак, я был совершенно сбит с толку. Терзаемый сомнениями, я все же отдал предпочтение оптимистическому взгляду на вещи, дабы не омрачать своей удачи безысходным отчаянием. Пока я не мог раскрыть тайну, но у меня сложилось впечатление, что моя судьба была совсем не такой, какой ее представляли себе мои враги.

IX

Я

с сожалением смотрел, как удаляется темный архипелаг Ханиш, который я люблю за его первозданное одиночество. В каждом путешествии я находил предлог причалить к его берегам и в нагромождении его потухших вулканов на мгновение забыть мир людей и различные виды социального принуждения.

Среди этих базальтовых глыб, взметнувшихся вверх и застывших на фоне неба, на этих стиснутых между скалами полянах, где ветер полирует причудливые мадрепоры эпохи вторичного образования, я забываю, что такое время. Вечность незыблемых ландшафтов заставляет меня забыть о жизни с ее мимолетными ликами; смерть не имеет больше смысла, и я чувствую себя нетленным в своей сути, подобно атому вселенной.

Возможно, так человек создал когда-то своих богов…

Возвращаться на континент было всегда мучительно, и, когда последний пик архипелага исчез за линией горизонта, я испытал странное чувство – тоску и смутный страх перед будущим.

Я не верю в предчувствия, несмотря на все примеры, доказывающие их реальность. Каждый человек, который задумывается о последствиях предстоящей рискованной авантюры или которому не дает покоя какая-либо забота, взвешивает за и против, то надеясь на удачу, то вдруг осознавая бесперспективность своего предприятия, так что он всегда может в час развязки сказать себе, что именно такой исход он предвидел.

То, что благодаря случайности я узнал о присутствии Жозефа Эйбу на «Воклюзе», привело меня к самым пессимистическим выводам, и комментарии Абди только их усугубляли.

Однако после того, как мы покинули остров Ханиш, все шло удачно: по-прежнему дул благоприятный ветер, мотор и его помпа перестали капризничать, и мы, бросив лесу за корму, наловили много рыбы. Наконец корабль два дня подряд сопровождала стая дельфинов. Ночью я видел, как они скользили в фосфоресцирующей воде, оставляя за собой хвосты огненных бороздок.

Однажды утром, когда они отплясывали какую-то безумную сарабанду, совершая удивительные прыжки свечкой, одно из этих животных, еще совсем молодое, шлепнулось на бак, сбив с ног юнгу, который в этот момент сажал хлеб в муфу. Вокруг юного недотепы грохнула овация, и все матросы разразились хохотом. Абди схватил его и попытался взять на руки, как младенца, но, вильнув своим сильным хвостом, дельфин высвободился из объятий Абди и прыгнул в воду к сородичам, где опять принялся резвиться вокруг корабля, похоже, нисколько не напуганный своим приключением. Вскоре стая удалилась на северо-восток, плывя по сверкающей полосе, которую отбрасывало на спокойную гладь моря встающее над горизонтом солнце.

Все сошлись на том, что это происшествие сулит нам удачу. Дельфины, друзья людей, как известно, приносят счастье тем, кого они сопровождают. Поэтому ни один моряк никогда не причинит им зла. Впрочем, убивать этих симпатичных, прямо-таки ручных, на редкость доверчивых животных способен лишь очень жестокий человек, если только речь не идет о рыбаке с берегов нашей Европы, полагающем, что он поступает так в целях законной обороны, уничтожая тех, кто портит ему сети.

Около полудня ветер, который постепенно ослабевал, послал нам свое последнее дуновение, и паруса обвисли. Пылало солнце, наступил полнейший штиль. Вокруг нас море и небо слились воедино, подернутые легкой дымкой, невесомым облаком светящейся пыли. Я включил мотор, но не стал опускать фок, чтобы воспользоваться его тенью. Ветер, возникавший в результате движения судна, слегка надувал его, в то время как Мола подавал мне обед, состоящий из тунца с сочной плотью и макарон, поджаренных в сухарях и с сыром, ибо в то время швейцарский сыр еще не взвешивали на лабораторных весах, как золото. Искрящееся, сохранившее вкус плода кьянти было недостаточно прохладным, что портило впечатление от обеда… Рацион, состоящий из картофеля и жавелевой воды, заставляет меня сегодня почувствовать истинную цену «победы».