Человек, который зажигает звёзды
Шрифт:
Я молча стоял напротив зеркальной витрины вездесущих магазинов. Стоял и смотрел на человека, вглядывающегося в меня из зазеркалья. Поймав мой взгляд, он ухмыльнулся. Я больше не сомневался. Сделав глубокий вдох, я развернулся и медленно направился к ближайшей станции метро. Ничто в этом мире не даётся просто так . Толкнув прозрачную дверь, я оказался в просторном холле, перегороженном по центру турникетами. Вам никогда не изменить свою жизнь. Пристроившись за тучной особой, я прошмыгнул в самое сердце метрополитена. Пожилой женщине в стеклянной будке было явно не до меня. Вам кажется, что вы молоды, и у вас столько времени, чтобы изменить жизнь, но это не так. Нет ничего более постоянного, чем то, что делается на время. Неторопливо
Тяжёлая массивная дверь офиса раздражённо скрипнув плохо смазанными петлями, открылась, и, пропустив через себя незнакомца, вновь нарочито громко хлопнув, закрылась.
– Приветствую, мы не ждали тебя так рано, – отозвался невысокий пожилой мужчина в странном костюме цвета спелого лимона, и туфлях, похожих на сочную клубнику.
Вошедший не отозвался. Лишь неопределённо повёл плечами, казалось, он не понял, что к нему обращались. Медленно оглянувшись, ни на чём не задерживая взгляд, он задумчиво оглядел себя, особенно долго разглядывая лицо, в отражении экрана телефона, словно впервые увидев.
– Марк, с тобой всё в порядке? – дрожащим голосом заговорила девушка с чёрными словно смоль волосами, нервно переминая в руках рукава практически безразмерного свитера.
– Марка больше нет, – внезапно выдал незнакомец. От неожиданности девушка подпрыгнула. Голос у него был резкий и рваный, будто он долгие годы хранил обет молчания и сейчас ему очень сложно говорить.
– Марка больше нет, – ещё раз, но гораздо тише проговорил он, задумчиво разглядывая свои ладони.
– И с кем же мы сейчас разговариваем? – тихо переспросил мужчина.
– Меня зовут Ганс.
Глава 15. Кусочек вечности
Они сидели втроём на полу. Высокий короткостриженый парень, вытянув левую ногу, а правую согнув в колене, облокотившись на стену, выпускал вверх облака сизого, пропитанного никотином, дыма, высоко задрав кверху голову. Чуть левее, поджав под себя ноги, сидела смуглая девушка, укутавшись в огромный свитер, словно в кокон; она то и дело бросала несмелые, растерянные взгляды в сторону молчаливого соседа. И последний из тройки был пожилой мужчина, в нелепом аляпистом костюме. Устроившись на небольшой газете, он сложил по-турецки ноги и тихо рассказывал:
– Мне было шестьдесят четыре года, когда я очутился здесь. Это были времена застоя. Всем приходилось нелегко, а мне особенно. Мой сын погиб четыре года назад вместе со своей женой, оставив мне на попечение своего младшего сына Эрика, девяти лет от роду, и крошку Луизу, которой едва-едва стукнуло четыре. Других родственников у них не было, пришлось выживать. Думаю, ни для кого не секрет, что стоит перешагнуть через определённый возраст, ты резко перестаёшь представлять какой-либо интерес для окружающих. Ты стар, немощен, ты медленно передвигаешься, часто болеешь и многое забываешь. Такому, как я, было непросто найти работу даже в самые беззаботные времена, не то, что тогда. Но удача улыбнулась мне. Однажды мне удалось устроиться сторожем в ночную смену на ткацкую фабрику. Деньги, конечно, были небольшие, но другого выбора у меня всё равно не было, и я согласился. Так мы протянули несколько месяцев. Это были непростые времена, но мы справлялись. Эрик мне очень сильно помогал. Это был настоящий мужчина. Несмотря на юный возраст, он мужественно перенёс смерть родителей, и взялся опекать младшую сестрёнку, пока меня не было. Так же периодически ему удавалось устроиться на небольшую подработку. Помню, однажды он две недели работал у сапожника подмастерьем, или разносил утренние газеты. Школу, конечно, пришлось бросить, но другого выхода не было. Он и это перенёс, как подобает настоящему мужчине. Он был так похож на своего отца.
Но самое тяжёлое началось позже. В один холодный февральский
Описывать подробно свою дальнейшую жизнь не вижу смысла. Если вкратце, то, придя в себя, я, ведомый свойственным мне любопытством, обыскал помещение, в котором оказался. Думаю, все догадались, о каком именно месте я говорю. В то время здесь была открыта всего одна дверь, за которой сейчас находится мой кабинет. За этой дверью я обнаружил небольшой чемодан, доверху набитый деньгами. Да, эта находка чуть не стоила мне последних капель рассудка. Но самое интересное то, что когда я, прижимая к себе это сокровище, вновь боязливо потянул на себя входную дверь, она вывела меня в мою квартиру, в которой мило посапывали ни о чём не подозревающие дети.
Найденных средств хватило на то, чтобы обеспечить им надёжное существование. Мы переехали в другой район. Эрик пошёл в школу. В лучшую школу в городе. Мне не надо было больше работать, и, самое главное, все мои старческие болезни словно улетучились, я чувствовал себя так, словно мне вновь двадцать лет.
Дети росли. И вскоре, когда мальчик был в состоянии позаботиться не только о себе, но и о своей сестрёнке, я ушёл. Точно так же, как это случилось в прошлый раз, только тогда я знал, что меня ждёт. Не спрашивайте, откуда, просто знал. Однажды я зашёл к юристу, чтобы убедиться, что моих средств детям хватит на много лет вперёд. И, выходя из его офиса, вместо того, чтобы попасть на улицу, вновь вернулся сюда. Только в этот раз я знал, что дороги назад нет. Я стоял здесь, на этом самом месте, где мы с вами сейчас сидим. А там, далеко-далеко, моё бездыханное тело лежало в прихожей. Вскоре приехавшие врачи поставили диагноз. Сердечный приступ. Это был одна тысяча восемьсот тридцать шестой год.
А спустя неделю внезапно открылась вторая дверь, напротив моего кабинета, и буквально через пару часов после этого ко мне присоединилась Анна. Здесь время идёт по-другому. От неё я узнал, что происходило в мире всё это время. Оказалось, у вас прошло больше сотни лет. Она пришла к нам из шальных восьмидесятых. Погибла во время разгона одного из мирных пикетов хиппи. Она из Нью-Йорка. А я, кстати, из Ганновера. Забавно, но здесь языкового барьера не существует. Мне, например, кажется, что я говорю на немецком, а Анна уверена, что на английском, ну а ты, как мне кажется, слышишь русскую речь. Но это не самая главная загадка этого места. Ты бы видел, какой шок мы испытали, когда открылась «твоя» дверь, и мы увидели весь мир с высоты птичьего полёта.
– Получается, вы здесь заперты? – не открывая глаз, медленно переспросил парень.
– Да. Получается, что так, – кивнул старик.
– И вы не знаете, кто это устроил? – выдохнув очередную струю дыма, вновь спросил он.
– Верно.
– Значит звонки, эмэйлы и прочее – не ваших рук дело?
– Не знаю что такое эмэйлы, но мне кажется, я знаю, о чём ты спрашиваешь. Да, ты прав, в тот день, когда ты перешагнул порог нашего скоромного пристанища, мы увидели тебя в первый раз. Мы не можем выходить наружу или как-либо контактировать с внешним миром, – на мгновение замешкавшись, сказал старик, – Мы знали, что рано или поздно ты вернёшься и останешься с нами навсегда. Не знаю, может быть, это рай, а может, наоборот. А может, мы попросту не достойны ни того, ни другого. Я не знаю. Но в одном я уверен точно: если мы здесь, значит, кому-то это нужно.