Человек, который знал все
Шрифт:
Реакция русского могла бы показаться блистательной наглостью, если бы не звучала с таким бесцветным равнодушием. Он посоветовал не рисковать. Он предупредил, что, если, не дай бог, согласится сотрудничать, то и сам W, и те, кто сейчас прослушивает их разговор, и еще почти сто сорок тысяч специалистов могут попросту остаться без работы.
Но если уж некоторые господа сами заводят речь о войне, то на войне, случается, предъявляют ультиматумы. Именно это он и собирается сделать.
Ультиматум Безукладникова содержал три скромных условия.
Во-первых, они дают ему возможность курить.
Во-вторых,
И, в-третьих, они прекращают прослушивать комнату. Он не артист и не радиокомментатор, чтобы его любое слово ловили в микрофон. Ему не требуется аудитория и категорически не нравится вещать на публику. Он согласен говорить лицом к лицу с живым человеком, но не с записывающей техникой.
Невыполнение этих условий будет означать просто прекращение разговоров. На всякий случай он не рекомендует пичкать его психотропными средствами и прочей сильной химией, чтобы не пришлось потом возиться с обломками инвалидной психики. В конце концов ему виднее. Он лучше знает свои варианты будущего, чем они — свои. И дайте уже покурить, черт бы вас побрал!
После недолгого тайм-аута ему принесли пачку «Lucky Strike», заслонили туалет переносной перегородкой и соврали, что микрофоны выключены.
В общей сложности за первую неделю «военного положения» манипуляции с микрофонами возобновлялись четырежды — их то убирали, то заменяли другими, дистанционными устройствами, то совсем отключали, то включали втихую на полуслове, пока наконец Безукладников не спросил W с тихим сочувствием: «Вам что, начальство совсем не доверяет?», и тот выразительно промолчал. Именно эта неудачная микрофонная возня, которую русский засекал с точностью до минуты, привела его оппонентов к выводу, что они имеют дело с неизвестной и очень мощной индивидуальной супертехнологией.
И вот здесь я подхожу к самой, пожалуй, темной части безукладниковского рассказа. Он, без сомнения, знал (то есть имел в виду), что я буду писать и публиковать этот текст. А чем еще объяснить аккуратные недомолвки, зияющие в его словах? Как говорится, фигура умолчания — самая громкая. Подозреваю, мне уже не узнать до конца, в подробностях, две вещи: во-первых, какую информацию у него сумели выудить профи из NSA и, во-вторых, какой ценой ему удалось от них уйти. Это не значит, что я пытаюсь уличить Безукладникова в неискренности или двурушничестве, но я вполне допускаю, что его уход на свободу был обставлен достаточно клейкими обязательствами.
W полагал, что большая часть людских отношений — это вынужденные, быстро окисляющиеся контакты между «человеком на работе» и «частным человеком», утоляющим свои личные нужды. Большинство «людей на работе» тупо или остро недовольны своим статусом и принуждены терпеть повадки «частных», лавируя между лояльностью и раздражением. W как раз был из числа недовольных остро. Спроси его (либо спроси он себя сам), какой участи он достоин, W ответил бы с усмешкой, что при другом жизненном раскладе мог бы рассчитывать на Оскара — неважно, в какой номинации. Вместо этого он копался по долгу службы в так называемом «человеческом шлаке», выскребая высокобюджетные информационные молекулы. Собственно, и вся его суперсекретная многотысячная контора занималась тем же самым — выскребанием неочевидных фактов из мирового
Неудобный русский не вписывался ни в какую программу, поскольку жил только по своей внутренней. Например, он терпеливо, с рассеянным видом выслушивал тщательно заготовленные вопросы стратегического назначения, а потом вдруг интересовался: «Вот вы в субботу фильм с Джеймсом Бондом смотрели… Вы же любите Джеймса Бонда. А Шона Коннери терпеть не можете. Почему??» W находчиво огрызался: «Зачем спрашивать, если и так все знаешь!» В иные дни русский выказывал желание сообщить нечто экстремально серьезное, при этом искренне волновался: якобы от его слов зависят жизни людей… W ненавидел, когда к служебным темам по-дилетантски примешивали чувства и пафос, а потому слушал почти брезгливо. Суть сообщения сводилась к следующему.
Агентству нет смысла тратить столько денег и сил, сколько оно тратит на перехват телефонных разговоров, факсов и электронной почты по всему миру. Совершенно незачем прослушивать такие толпы людей и заглядывать в такую прорву е-мейлов. Не говоря уже о моральной сомнительности этого занятия. Достаточно ограничиться узким сектором, откуда может прийти (и придет) реальная угроза. В сущности, это всего лишь несколько почтовых серверов, чуть более десятка адресов и полторы сотни телефонов, из которых большая часть принадлежит «Аль-Каиде» (он сказал: вашей любимой «Аль-Каиде»). Вот на них и надо нацелиться, просто необходимо, если Агентство Национальной Безопасности действительно занимается национальной безопасностью, а не только банальным шпионажем.
— Вы передадите мои слова начальству?
W, поджав губы, обещал передать.
И уже назавтра, ломая план допроса, назойливый русский допытывался:
«Вы передали?? Что они ответили?»
Он знал ответ, но не хотел верить сам себе.
Поклонник Джеймса Бонда с нечеловеческим терпением пытался направить беседу в нужное русло. Дескать, начальство благодарит, а теперь предлагает обсудить не менее важный вопрос. Он касается маршрутов российских ракетных поездов. Дело в том, что ракетные поезда…
Безукладников смотрел потрясенно, глазами обманутого подростка:
— Вы что, издеваетесь? Или шутите? Зачем вам вся эта фигня?!
Глава восемнадцатая
ТЕХНИКА СКРАДЫВАНИЯ
В мае 1960 года 32-летний сержант Данлап явился на 16-ю улицу в Вашингтоне, где располагалось советское посольство, и тихим голосом предложил купить у него копии документов Агентства Национальной Безопасности США. Из посольства он вышел окрыленный, с приятным авансом в кармане.
Тихий отец семерых детей, Джек Данлап служил в Агентстве курьером, доставщиком бумажек с печатями, чуть ли не мальчиком на побегушках, затем генеральским шофером. Эта скромная теневая должность, однако, позволяла Данлапу в любое время покидать крепость Форт-Мид без досмотра автомобиля.
В доме на 16-й улице сидели понимающие люди. Очень скоро шофер-посыльный прикупил себе крейсерскую парусно-моторную яхту, скоростной глиссер с воздушным винтом, «Ягуар» небесного цвета и два «Кадиллака». Его стали узнавать на элитных курортах и в дорогих клубах. Нескромные денежные вопросы Джек отстранял печальной улыбкой и слабым намеком на безвременно усопшую тетю.