Человек-луч (илл. Г. Шевякова)
Шрифт:
— Аккуратен. Любопытен. Здоровенный мужик! — говорил между тем Андрюхин, с удовольствием поглядывая на крутые плечи Юры, выпиравшие и сквозь пальто, на его крупную стриженую, круглую, как чугунное ядро, голову, на широкое, сейчас красное, растерянное лицо. — А я ваш старинный поклонник! Когда на южной трибуне орут уж очень громко: «Бычок!» — так это я. Чудесно играете в хоккей! Не только клюшкой, но и головой!.
И, подхватив его под руку, Андрюхин с неожиданной силой поволок слегка упиравшегося от смущения Юру в кабинет Веры Кучеренко.
— Я его заберу сейчас же! —
— Как — сопротивляется? — Вера вспыхнула. Ясно было, что она нервничает и смущена не меньше Юры. — Ты что же, не понимаешь, какое нам оказано доверие? Академик Иван Дмитриевич Андрюхин лично прибыл сюда, чтобы именно из нашей городской организации выбрать самого подходящего парня. Это дело чести всей комсомольской организации города. Неужели мы ошиблись в выборе?
Андрюхин сморщился, как от зубной боли:
— Я пошутил, родная, пошутил! Всё в порядке. Зачем так официально?… И, если хотите дружить, не смотрите на меня, как на памятник! Это, знаете, довольно противно — ощущать себя памятником… Значит, мы едем?
— Конечно, Иван Дмитриевич! — Вера вышла из-за стола, не глядя на Юру, еще не проронившего ни слова. — Он просто обалдел от радости. Я позвоню на комбинат. Там пока поработает его заместитель…
Только в машине, когда уже выехали из города. Юра, шумно вздохнув, кое-как выдавил:
— Извините, Иван Дмитриевич…
— За что же, голубчик? — Академик, сам управлявший машиной, покосился на Юру.
— Да что я так, чурбан-чурбаном… Вы не думайте…
— Ну, думать мне приходится, тут уж ничего не поделаешь. — Андрюхин подмигнул Юре. — Вот подумаем теперь вдвоем над одной штучкой…
— Над какой, Иван Дмитриевич?
— А над такой, что о ней можно разговаривать только на территории нашего городка… Ты вообще сразу привыкай помалкивать. А еще лучше — начисто забывай все, что увидишь.
— Это можно, — согласился Юра.
— Ты знаешь, зачем я тебя везу? — спросил Андрюхин, помолчав.
— Нет, — оживился Юра.
— Нам нужны смелые, сильные и знающие ребята для участия в одной работе. — Андрюхин понизил голос. — Собственно, в одном чуде… Может быть, вскоре ты и завершишь наши чудеса!
— Я? — удивился Юра. Холодок непонятного восторга остро сжал его сердце.
— По ходу исследований всегда наступает минута, — торжественно продолжал Андрюхин, — когда ученому, конструктору нужен испытатель, человек мужественный, сильный, с точным глазом, стальной волей… Ты ведь интересуешься антигравитонами?
— Я? — Юра медленно побагровел. — Да нет… Так, чепуха!
— Очень может быть! — весело согласился ученый, словно не замечая смущения Юры. — Над проблемой преодоления силы тяготения тысячи ученых работают более десяти лет. Но они, представь, часто шли ложными путями и тоже занимались чепухой. Теперь, однако, многое прояснилось…
Юра так круто повернулся, что даже толкнул академика.
— Неужели вам удалось… — Он не сразу решился выговорить. — Удалось овладеть тяготением?…
— Ты помнишь сказки «Тысяча и одна ночь»? — вдруг спросил Андрюхин. — Джинны переносят дворцы и даже целые города
Академик захохотал. В его темной бороде сверкнули влажные крепкие зубы, глаза внимательно присматривались к Юре.
Под этим странным взглядом Юра ощутил необыкновенную легкость, крылатое предчувствие победы. Он с нетерпением смотрел на академика, ожидая продолжения, но ученый замолчал.
Юра знал, что академический городок, где на некотором расстоянии друг от друга располагались научные институты, руководимые академиком Андрюхиным, лежал где-то в лесах между Майском и Горьким. Действительно, они ехали сначала по хорошо известному Горьковскому шоссе — огромной бетонной автостраде, которая, как река, лилась меж набухших влагой серых полей, мимо деревень с красными крышами и паучьими лапами телевизионных антенн на них, еловых рощ и торфяных болот, по которым далеко шагали вышки электропередачи, гордясь тяжелым грузом проводов…
Примерно на двадцатом километре машина, переваливаясь с боку на бок и покряхтывая, сползла с шоссе на узкую бетонную ленту, уходившую в лес. Судя по знаку, въезд на эту дорогу был запрещен. Они проехали под этим красным кругом с желтой поперечной чертой и углубились в лес. Немолчный шум шоссе, доходивший сюда, как далекий прибой, вскоре совсем затих.
— Я думал, с чего вам начать, — заговорил Андрюхин. — Впереди у вас крайне интересная, но опасная работа. Не сомневаюсь, что вы согласитесь, когда узнаете, в чем дело. Но первые день-два вам лучше всего просто осмотреться. А чтобы не скучать, потренируйте наших хоккеистов…
Юра сразу почувствовал себя увереннее. Недаром тысячам болельщиков он был отлично известен под именем Бычка. Его слава центрального нападающего гремела по всему Майску и проникла даже за пределы города. Он усмехнулся, вообразив ученых на хоккейном поле. Андрюхин уловил его усмешку и захохотал:
— Да, да, так и сделаем! Я отвезу вас прямо в Институт долголетия.
Насладившись растерянной физиономией Юры, Андрюхин спросил:
— Ну, а сколько же лет, по-вашему, мне?
И он неожиданно пнул Юру в бок жестким, словно булыжник, кулаком так, что тот даже слегка задохнулся.
Этот удар окончательно убедил Юру, что перед ним еще молодой человек. Но звание академика, всемирная слава, и то, что имя Андрюхина он встречал еще в школьных учебниках, — все это заставило его сделать молниеносный расчет. И он несколько неуверенно пробормотал:
— Сорок? Сорок пять?…
— Неужели я так плохо выгляжу? — Андрюхин даже притормозил машину, разглядывая себя в косо посаженном зеркальце. — Врете-с! Врете-с, товарищ Бычок! Я выгляжу лет на двадцать восемь — тридцать! Да-с!