Человек с чужим прошлым
Шрифт:
– Граница совсем рядом. С башни Россию видно, – наливая себе шнапса, сказал Тараканов. – Так и хочется руку протянуть.
– То не россиянская земля! – надувшись так, что взбухли вены на лбу, бросил Алоиз. – Там была Польша!
– Э-э, вспомнили, пан Алоиз, – пренебрежительно махнул рукой Тараканов. – А не хотите ли вспомнить, что Варшава была генерал-губернаторством Российской империи?! А? Забыли?
– Того больше не будет! – начал распаляться Дымша.
– Что вы, господа? Неужели теперь мне надо выступать в роли миротворца? – улыбнулся
– Я – за! – Тараканов налил всем шнапсу. – А вы, пан Алоиз?
– Хорошо, пусть будет так, – Дымша взял свой стакан, небрежно тронув им в знак примирения и согласия стакан Тараканова. – Не будем впустую делить земли и переустраивать мир. Это сделают и без нас.
– Вот и хорошо, – заключил Выхин. – Что вы так пристально рассматриваете мой плащ, господин Тараканов?
– Странные пятна, похоже на замытую кровь, – глядя прямо в глаза Выхину, ответил тот.
– Отчего вы решили, что именно кровь? Может, просто грязь? Я с дороги, плащ старый… Мало ли где и чем мог запачкать.
– Конечно, конечно, – быстро согласился Владимир Иванович. – Я, пожалуй, выпью и пойду. Нам рано вставать. Вы со мной, пан Алоиз?
– Разве можно уйти от еще недопитого вина или непокоренной женщины? – хихикнул Дымша. – Идите, я пока остаюсь. Надеюсь, господин Выхин не возражает?
– Оставайтесь, допьем, – равнодушно согласился Вадим. – Может, и вы не будете торопиться, а, Тараканов?
– Нет, пойду. Надо выспаться. Приятно было познакомиться.
Он слегка поклонился и ушел, плотно притворив за собой дверь. Выждав несколько секунд, Дымша, тихо ступая по половицам, подкрался к двери, резко распахнул ее и выглянул в коридор. Вернувшись на свое место, пояснил недоумевающе глядевшему на него Выхину.
– Ушел… У него есть противная привычка стоять под дверями. Вообще малоприятный тип, но дело знает. Кстати, сардинки-то остались нетронутыми. Вот мы сейчас под сардинки! …
Пан Алоиз разлил остатки шнапса по стаканам, поддел ножом сардинку из коробки. Выпил и смакуя начал откусывать по маленькому кусочку от рыбешки.
– До войны в Польше был всего один палач, некий Мациевский, – начал он рассказывать внимательно слушавшему его Выхину, – больше никто не желал заниматься таким малопочтенным делом. Поэтому, если преступника осуждали на смерть, то приходилось привозить Мациевского. У него, знаете ли, была привычка, на каждого повешенного употреблять свежую пару белых перчаток. После казни он их выбрасывал, этаким картинным жестом, приговаривая: «Справедливость восторжествовала»! Наш Тараканов мне почему-то очень напоминает Мациевского, нет, не внешне, скорее своими привычками. Поговаривают, что он был осведомителем дефензивы. Полицейский стукач! Теперь ходит на вокзал: по заданию местных властей высматривает бывших политических противников режима Пилсудского. Берегитесь, пан
– Ерунда, – как можно равнодушнее отозвался Вадим. – Я никогда не был коммунистом, не состоял в профсоюзах, не сочувствовал левым. Иначе мы не сидели бы здесь за одним столом, вернее за одной тумбочкой, и не пили бы шнапс.
– То так, – вздохнул прихмелевший Дымша. – Я слышал, Ругге специально проверял Тараканова по оставшейся от дефензивы картотеке на политических. Представьте себе, этот россиянин безошибочно указал среда прочих предъявленных ему фотографий на тех, кого разыскивали до войны в Восточных кресах. Его было хотели использовать люди из СС, но наш шеф воспротивился. А где гарантии, что Тараканов не связан с немецкой политической полицией? Мутный человек. Вон как впился в ваш плащ!
– Дался вам мой плащ, – раздраженно отмахнулся Выхин. – Мало ли что взбредет в пьяную голову!
– Нам наверняка придется работать вместе в группе, обслуживающей лично Ругге и полковника Марчевского. Там и Тараканов.
– Кто это, Марчевский?
– Узнаете, – устало полуприкрыл глаза пан Алоиз. – Узнаете и Шмидта, и других. Сами все и всех узнаете. Любопытства и болтовни шеф не поощряет. А за Тараканова скажу вам, что слышал от него «Петуха»! Вот так-то!
– Какого петуха? – не понял Выхин.
– Не знаете? – приоткрыл левый глаз развалившийся на стуле Дымша. – «Петуха баба схватила, в сапоге его хранила», – глуховатым баском пропел он начало куплета. – Не слыхали? Так вот, скажу я вам, милостивый пан Выхин, что это польская тюремная песня. Тю-рем-на-я! Понятно?
– Думаете, Тараканов уголовник?
– Ничего я не думаю, шановный пан Выхин. Просто немного анализирую и делюсь с вами в виду душевной приязни некоторыми результатами своего анализа.
– Спасибо, пан Дымша. Не знаю, смогу ли я ответить вам тем же, но позвольте спросить: откуда же вам известен тюремный фольклор? Надеюсь, вы в тюрьме не сидели?
– Я? – удивленный таким поворотом разговора Дымша открыл глаза и, враз подобравшись, подался к Выхину всем телом. – Meня достаточно помотало по свету. Однако ж я не россиянин, как Тараканов, а поляк! Я пою другое: «За богатствами в Подолии полк шестой выходит в поле, пики, сабли жми в ладони, большевиков мы гоним, гоним!» – заревел он старую уланскую песню пилсудчиков.
– Тише вы! – остановил его Вадим. – Идите, пожалуй, спать. Шнапса больше нет.
– И пойду! – Дымша встал, пошатываясь, сделал несколько шагов к двери и обернулся. – А вы слыхали, милостивый пан Выхин, что тот человек, который сбежал сегодня на вокзальной площади от патруля и спрятался в развалинах, был обнаружен немцами? Его хотели взять, но он подорвал себя и еще несколько человек гранатой… Об этом Тараканов вам почему-то не сказал. У него немае гонору и отваги, или, как говорите вы, россияне, нет чести и смелости, все норовит из-под полы или из-за угла. Поэтому мой вам совет: стирайте плащ, Выхин! А я пошел спать.