Человек с того света
Шрифт:
— Людоеды. Проваливайте отсюда. Иначе я сделаю с вами то же самое.
Полковник Пич начал было хорохориться, но Марон, взяв его под руку и что-то нашептывая, повел к джипу. Открыв дверцу машины, Марон обернулся и крикнул:
— Бен, объясни все ему. Я жду тебя на аэродроме.
Джип дернулся и, как побитая собачонка, обиженно скуля, скрылся между деревьев.
— Фолсджер, — не глядя на Бена холодно проговорил Терье. — Ты злоупотребил моим доверием.
— Прости, Терье. Я виноват — ничего не скажешь… Уничтожь меня, но возврати их.
— Не могу, Бен, — сказал тот.
Фолсджер
— Возврати их, Терье! — с надрывом крикнул он.
— Ну пойми, Бен, не могу. Не имею права. Мне Оттуда сообщили, что произошло! Оттуда! Мне запретили… Понимаешь!..
Это случилось утром. Днем Марон с Кристофером Пичем вылетели в Штаты. Где-то в полдень в туземное поселение приехал премьер-министр Тонго почти со всем своим кабинетом. Полиция, оцепившая место трагедии, не в силах была справиться с толпой кинооператоров, репортеров и просто любопытных людей. А недели через две в Тонго прилетел Скарлатти.
«…Нет уж, Доли — подумал Фолсджер. — Я должен быть в Тонго. Ты — там, а я ещё — здесь. У тебя теперь свои заботы, а у меня — свои… Мне надо драться за себя… Я поеду в Тонго. Я обману ваше Время. Я проведу его…»
Бен встал с обочины и, пнув примятую траву, тихо, но твердо произнес:
— Ход — мой, Терье с Того Света. Ты слышишь меня? Бен со злостью распахнул дверь машины, и, грозно посмотрев на притихшего водителя, приказал:
— Гони к самолету! Не то опоздаю…
Глава пятая
ТРАГЕДИЯ В ТОНГО
I
…Тряхнуло так, что Мефодий едва не вывалился из гнезда. Оно как маятник в такт его дыханию покачивалось в пронизанной лучами солнца дремучей кроне. Пробежала по листве дрожь. С басовитой жалостливостью загудел мощный ствол. Напрягшись, замерла тонкая ветка, за которую на одной ниточке держалась дынная долька полумесяца, где он только что уснул.
Тик-так, тик-так — раскачивается она. Медленно, тяжело, словно выбиваясь из сил.
«Сорвется, черт возьми», — с опаской глядя на струной натянутую ниточку, думает он и одним махом спрыгивает на землю. Полумесяц взмывает вверх, а потом — камнем вниз. Вверх—вниз. Свободно, легко, раскованно… И то ли струпа, что держит маятник, беззаботно попискивает, то ли скрипит под его ногами теплый, дощатый пол…
Ну, конечно, это доски. Он поднимает голову… Вот и корабельный люк. Он лезет к нему. Лестница крутая, шаткая. Опять где-то ухает. Судно подкидывает и снова бросает вниз. Он чуть не падает в трюм. Накаты бьют о борта с убойной силой, словно хотят сбросить его с лестницы. Но он упрямо лезет и лезет. И вот наконец палуба. Она пуста. Ни души. Море, как синяя в зеленоватых разводах скатерть. Точь-в-точь такая, какая была у них дома. Мама доставала ее из комода по праздникам…
На причале — тоже никого. Только за бортом на шлюпке полусогнутая фигурка рыбака. Мефодий
«Испугался, Меф?»
«А что это было?»
«Взрывы, Меф. Нервы щекочут Бермудам», — объясняет Боб.
Да, ведь верно, вспоминает Мефодий, там же работает экспедиция. Они исследуют Бермудский феномен. И он, Мефодий, пришел сюда на этом рыбацком суденышке тоже ради этого.
А что можно сделать с пустыми руками? Разве только прислушаться к себе и справиться о самочувствии у экипажа. Не произойдет же на глазах у тебя то, о чем кричат во всем мире. Там у экспедиции есть и нужные приборы, и взрывчатка. Мефодий им завидовал.
«Пошли к ним, Боб», — предлагает он.
Боб молча переходит на корму и врубает мотор. Мефодий прыгает в лодку. И, высоко взбив косматую гриву сонной воды, они срываются с места.
Экспедиционный корабль покачивается в море большой белой птицей.
Мефодий оборачивается к Бобу. Вместо него правит лодкой неведомо откуда взявшийся сухощавый пожилой негр. Лоб его перехвачен серебряным обручем, в середине которого тускло посверкивает неправильной формы алмаз. С шеи еще нетронутой старческой морщью свисает массивная серебряная цепь, на конце которой болтается большая круглая бляха с изображением льва. Раскачивающийся золотой диск — символ верховной власти племени — напоминает Мефодию тот самый маятник, из которого его только что чуть-чуть не вытряхнуло.
Усталые глаза вождя смотрят поверх Мефодия, вперед по курсу. На корабль. У уключин, спиной к нему, ничком упав на борт, спит полуголая негритянка. Рука ее полощется на встречной волне. В ногах у женщины копошится лет 5–6 девочка. Она ручонками вцепилась в пестрый лоскут ткани. Прижимая к грудке расцвеченный материал, она счастливо смеется. Мефодий подмигивает ей и тоже улыбается… Он нисколько не удивлен их появлением в лодке. И его не беспокоит отсутствие Боба. Мефодий, как и вождь, смотрит на корабль…
«Бросай конец», — просит он склонившегося к ним матроса.
Тот словно не слышит и со злобной истошностью вопит: «Туземцы! Туземцы!..»
«Заткнись! — приказывает ему Мефодий… — Зови хозяина. Я сотрудник Интерпола».
Им бросают трап. Ни вождь, ни женщина, ни девчушка не трогаются с места. Вождь все также с надеждой смотрит вперед. Женщина, прижавшись щекой к веслу, продолжает спать. А ее дочь, кутаясь в пеструю ткань и обнажив увлажненный жемчуг мелких зубок, по-прежнему счастливо улыбается. Мефодий хочет взять с собой ребенка, но рука матери крепко держит ее за ножку.
«Как хочешь, — говорит Артамонцев. — Потом подниметесь…»
И долго он еще видел перед собой золотой диск предводителя тонголезского племени. И там, на палубе, сидя под тентом с Мурсалом Атешоглы, его неотвязно преследовал мерный звук раскачивающегося маятником амулета вождя туземцев. Тик-так, тик-так… Жаловался он Прямо где-то рядом. Совсем-совсем близко…
Мефодий смотрит по сторонам. Он ищет амулет, метрономом, отстукивающий печальные такты… Но это не амулет, а огромный, старинной работы хронометр на тяжелой цепи, висящий на шортах Атешоглы. Жаловался хронометр. Он словно задыхался. Он будто изнемогал. Атешоглы досадливо качает головой.