Человек с железного острова
Шрифт:
– И что?
– А кому такая игрушка нужна? Продать его пришлось, благо в тех местах все на купить-продать помешаны.
Я некоторое время размышляю о судьбе меча-гуманиста, и дальше беседа:
– А вот помнишь, мы сегодня стрелы нашли? Ну, вроде тех, что у Хребта в нас орки пуляли? Ты их тогда очень испугался, помнится мне?
Чисимет плечами поводит:
– Не испугался, а просто отнесся достаточно серьезно. А иначе нельзя – стрелы эти хоть и без души, а если попадет, хоть царапнет, то конец верный. Если сразу ее выдернуть – то обычная рана будет, а побудь она в теле хоть секунд десять – и через кровь начинает прорастать металл с наконечника, сначала тоненькими ниточками, а затем они все толще и толще. Смерть не из лучших. У нас когда-то давно появились орды странных существ, вооруженных этим оружием, они просто прошли дугой с севера на запад, и теперь
– А кто это были – на кого похожи, то есть?
– Больше всего на гоблинов, но с очень непривычно разложенным заклятьем. С севера они откуда-то шли, там у всяческих злобных народов как бы рассадник.
Разговор прерывается, и я тихонько ощупываю мешочек с наконечниками – их уже не пять, а семь или восемь. Конечно, их лучше бы выбросить – мало ли, чем они обросли за это время, – но, поразмыслив немного, я привязываю мешочек к перемычке – пусть в воде висит. Только привязал – хруст в осоке приближаться начал. Чисимет за меч хватается, а я одной рукой Андреевский пистолет поднимаю, а другой фару с лодки нащупываю – она посреди комплекса установлена в виде прожектора. Звук уже совсем рядом, но теперь это не как раньше – обедающий гиппопотам, – а просто кто-то грузный и тяжелый пробирается по болоту. Этот кто-то к нам претензий не имеет, а просто хлюпает и топает вдоль берега, а дальше по течению выбирается на чистую воду. Я фонарь так и не включал и всего-то разобрал широкую спину – и вправду, гиппопотам один к одному.
Время – Чисимет безжалостно расталкивает Ларбо, я – Андрея, – и после краткого доклада, что было вокруг за время несения службы, я лезу на понтон и засыпаю, успев только подумать, что, наверное, холодно будет…
Утро снова туманное, но несмотря на это якорь-булыжник поднят со дна, очищен от улиток, и «Анарлаан» неспешно движется по течению. За холодным безвкусным завтраком – первый мой конфликт как капитана с командой. Брык предлагает дежурить по одному, его можно понять, даже бегемота на смену Брыку не досталось, скука. Команда поддерживает, а я против, дело идет к повышенным тонам, что решительно нездорово, и я иду на компромисс: сидеть по одному, но в случае чего будить напарника, а о дальнейшем графике договариваться с ним же.
Туман наконец рассосался – я не заметил в пылу разговора, – и открывается панорама несколько иного толку, чем было до этого. На правом берегу лес как отрезало, а на левом он продолжается в том же стиле, но теперь уж совсем кошмарно – будто каждую сосну как полотенце брали и выкручивали, да так сохнуть и кинули. Дабы команда не скучала, распоряжаюсь: половина гребет, половина рыбу ловит, а сам с Анлен перебираю продукты аварийного пайка – для семи глоток их не хватит и на неделю – даже при удачной рыбной ловле и строгой диете. Выход один – переходить на подножный корм. Я кликаю Ларбо – он вытирает пот, – и предлагаю смотаться на лодке вперед, поискать какую-нибудь живность, а плот пусть просто по течению идет. Мы на берегу оставим знак, если они нас перегонят – снимут, а мы с Ларбо сообразим, в какую сторону догонять. Ларбо достает два лука и колчаны, я выгоняю из лодки Андрея и отвязываю многочисленные веревки. Нос лодки выскальзывает из-под веток, и вот мы уже вольная и довольно подвижная боевая единица.
Брык вслед напутствует:
– Берите лучше мелких грызунов, они вкуснее, – словно на базар провожает, а?
Андрей откликается полу-знакомой цитатой: «Гаврила ждал в засаде зайца, Гаврила зайца подстрелил.» Это чьи-то русские стихи, а кого я из них помню? Пушкин, что ли?
Скоростенка у нас не ахти, но плот давно уже скрылся из виду, и пока тихо все. Я гляжу на один берег, Ларбо на другой, ищем, где бы причалить поудобнее, но вместо этого Ларбо дергает меня за рукав и показывает в сторону правого берега: в зарослях маячат три жирные черные спины, звери величиной с меньше коровы, но больше барана. Не иначе из породы ночного хулигана. А вон и еще парочка на склоне из травы выглядывает.
– Вот и еда, – говорю. – Тех, что кормятся, трогать не будем, а вот из загорающих возьмем того, кто ближе лежать будет.
Ларбо с некоторым сомнением смотрит на меня, а затем – была не была – решительно морщит лицо, это у них вместо кивка головой применяется, да и я уж привык.
Осторожно, на малой тяге подруливаем мы к берегу там, где травы поменьше, но все равно последний десяток метров лодку приходится тащить на руках, оставляя в траве широкий коридор. Повыше ее закинули и, как были, не выжимаясь, ползем к жертве. Она и вправду на бегемота небольшого смахивает, только
– Ну, вот, – сокрушаюсь я, – угробили ни в чем не повинную травоядную скотинку, и… – я осекаюсь на полу-фразе, глядя на раскрытую в судороге пасть. Ничего себе травоядная! С такими зубками не камыши с осокой жевать, а чего посущественнее. Первых советников, к примеру, и младших послов заодно – это я к тому, что те, которых мы не тронули, окончили купание и ломятся сквозь тростник в нашу сторону, а Ларбо, сноровисто действуя ножом, уже принялся за дело, и воздух наполняется разнообразными охотничьими ароматами. Троица уже вылезла из зарослей и не торопясь направляется к нам. Ларбо бросает свое грязное дело и перебегает так, чтобы между нами и ими была туша. А второй красавец, который с самого начала на берегу рядом с ныне убиенным лежал, даже не проснулся.
Троица, разглядев ситуацию, останавливается, а потом разделяется – один вправо, двое вверх по склону, а сзади раздается мощный звук – это спавший до сих пор зверь проснулся и зевнул, показав, прямо сказать, нерадующие зубы. Вся эта команда решила, видимо, прижать нас к нашей же мясной баррикаде и совершить акт праведной мести. Ларбо усмехается, криво так, и вытаскивает несколько стрел, чтоб под рукой были. Я хочу сделать то же самое, но не успеваю: все четыре туши одновременно взмывают в воздух и с раскрытыми челюстями рушатся на нас. Эта одновременность меня и спасает: двое из прыгнувших просто столкнулись в воздухе и вместе шмякнулись на труп сородича, а я успеваю отскочить и единственную стрелу, что в руках была, всадить в бок одному из нападавших. Они закрывают от меня Ларбо, а к нему не добраться – прямо через дергающегося бегемота с моей стрелой в боку лезет другой, целый и невредимый. Пасть разинута агрессивно, и, недолго думая, я швыряю туда нож – он втыкается прямо в язык, и теперь с моей стороны уже два бесящихся от боли горы мяса, а у меня снаряжения – последний нож и пустой лук. Обегаю кругом – Ларбо уложил одного из своих противников, а другой оттеснил его от кучи стрел и напирает, а Ларбо уворачивается. Я пускаю в дело последний нож – он втыкается в черепную кость, и бегемот с завыванием разворачивается ко мне – напрасно он так сделал – Ларбо почти тут же награждает его еще одним украшением в виде стрелы, воткнутой в ляжку. Зверюга, впрочем, подыхать не собирается и, здраво оценив, что с нее хватит, удаляется вниз, а потом за холм. С другого боку все еще страдает мой крестник с ножом в языке. Он то прыгает, то катается молча, то принимается метать в траву корма, пока Ларбо метким выстрелом не прекращает мучения последнего участника стычки. В нос лезет уже не запах, скажем, или аромат, а прямо-таки вонь, да и само зрелище не из тех, что стенку в рамочке вешают. Особенно хороши две туши, одна полу-ободранная, поперек другая, и в брюхо третья приткнулась, зубами небу грозит. Ларбо перемазан в крови и вообще ободран, у меня волосы черти в чем, но это детали, а так…
– Четыре-ноль из пяти возможных, неплохой счет, а? – это я у Ларбо спрашиваю, а он кивает, весь сияющий.
Я тоже доволен, но в то же время гадко как-то. Может, потому, что были такие же победы не только над зубастыми бегемотами, а и над мне же подобными и часто даже симпатичными существами, пусть даже и не моих рук дела, но все же…
В общем, погрузили мы с Ларбо в лодку сколько могли мяса, вырулили на середину и принялись смывать с себя всяческие наслоения. Не то чтобы купаться кинулись – соображение еще есть – а нагишом разделись и из аварийного ковшика водой обливаемся.
– Слушай, – Ларбо трет волосатую грудь, и поэтому голос вибрирующий, – а я посмотрел рвотину, ну, того зверя, кому ты в рот ножом попал, так он действительно траву ел. Но тогда зубы ему такие зачем, тростник хрупать? Неудобно же?
– Чтоб таких, как ты, отваживать. Или, скажем, дичь здесь повывелась, а друг друга жрать мораль не позволяет, вот и пришлось с голодухи за осоку взяться. Устраивает?
Ларбо хочет что-то сказать, но меняется в лице и хватается за штаны – не иначе, плот показался. Я тоже не имею желания демонстрироваться подчиненному коллективу в роли голого короля. Последний раз я этот балахон надеваю, найду в посольском багаже приличную одежку и буду ходить в ней, благо не первый советник я больше, а всего-навсего выборный адмирал надувной лодки и резиновых плотов.